— Я расстегну все эти пуговицы — все, до самой последней из них. — Он пробормотал какое-то короткое греческое слово. — Но в этот раз начну сверху. Думаю, это будет для меня легче.
Его пальцы скользнули по ее затылку. Она напряженно замерла.
— Так, первая, — его голос звучал почти обреченно. — Сколько их, ты говоришь, семьдесят пять? Сомневаюсь, что я расстегнул и половину. Как долго это еще будет продолжаться!
— Давай тогда немного поболтаем о чем-нибудь, — Пандора нервно рассмеялась, — К примеру, о погоде.
— Ну что ж, давай поговорим о погоде. Здесь в это время года бывает так жарко, что почти невозможно дышать. А сегодня особенно, даже несмотря на кондиционер. Моя кожа такая горячая…
Слушая его отрывистую речь, Пандора представляла себе картину, которую видела перед тем, как уткнуться лицом в сжатые кулаки. Легкая испарина в бронзовом отблеске ночной лампы подчеркивала его мускулистую грудь. Боже, как ей хотелось дотронуться, до его гладкой влажной кожи…
— Я весь дрожу от желания. Я не испытывал ничего подобного за всю свою жизнь. В тридцать один год чувствую себя мальчишкой. Мальчишкой, который хочет схватить… сжать… и овладеть. Черт, да мне не просто жарко — я весь в огне!
Пандора не находила слов, чтобы ответить на эту откровенную вспышку страсти. Она чувствовала судорожные движения его пальцев, расстегивающих пуговицы, тепло его дыхания на своей обнаженной коже. Слышала низкое жужжание кондиционера и тяжелые удары своего сердца.
— Проклятье! Я испугал тебя? Иногда я забываю, как ты молода и… и как невинна. Ведь ты провела почти все свои годы в закрытой школе, потом помогала отцу… — Он нащупал пальцами пуговицы. — Я говорил себе, что буду двигаться медленно, я…
— Зак, — она сделала глубокий вдох, — я не всегда была в школе или с моим отцом. Я навещала друзей…
— Твой отец рассказывал мне, — перебил он Пандору. — Каникулы со школьными друзьями под строгим надзором — вряд ли это можно считать богатым жизненным опытом.
— Не так уж я и невинна…
— Что ты сказала? — Она почувствовала легкую дрожь в его руках и смутилась. Было слишком поздно обсуждать этот вопрос. К тому же, как она думала, в современном мире это не имело никакого значения. Раз они поженились, то какая разница?
Она отмела это в сторону и прошептала:
— Я сказала, что хочу тебя…
Он застонал. Его пальцы в лихорадочном нетерпении рвали пуговицы.
— Дьявольщина! Пандора, жена моя, я хочу тебя тоже — больше, чем могу выразить это.
— Так не надо слов — покажи мне это.
— Я думал, ты хотела поговорить о погоде. — Он издал легкий, хрипловатый смешок. — Хочешь, я скажу, какая у тебя кожа? — Он скользнул пальцами вдоль ложбинки на ее спине. — Она нежнее, чем шелк, и мягче, чем бархат. Она теплая и живая — я чувствую, как она вздрагивает под моими пальцами…