Разве же он не пытался убить свою жену вот этими огромными руками, пальцы которых были теперь так зверски искалечены? Господи Боже, разве он не пытался лишить ее жизни, хотя любил больше собственной? Быть может, этот мягко шепчущий человек прав. Быть может, в какую-то минуту сумасшедшего бешенства он вновь попытался убить, и ему это удалось? Ведь Богу ведомо, он понял, как это совершается, что значит выдавливать жизнь из такого хрупкого, такого нежного создания, видел бьющееся тело, полные ужаса глаза…
Слезы катились по его рассеченному шрамом лицу, намачивая рваную повязку на глазах. Человек с тихим голосом сказал:
— Хорошо. Очень хорошо, Ральф. Теперь ты будешь свободен, Ральф.
Ральф повернул голову в сторону, где звучал этот голос, боль покалеченных суставов отупляла мозг.
— Свободен?
— Ты ждешь, что тебя покарают за твои преступления?
— Да. Да, конечно…
— Наказание придет. Но разреши сказать тебе, что прежде ты получишь от меня последнюю возможность искупить свою греховность.
— О чем вы?
— Тебя освободят, и скоро, но только на одном условии. Ты не должен возвращаться в дом в Кенсингтоне, понял? Не должен ни с кем из них разговаривать, даже с доктором.
— Так куда же я пойду? Куда я пойду? — Слепой Ральф начал раскачиваться, как осиротевший ребенок.
— Тебе дадут деньги, — сказал тот негромко, — чтобы ты подыскал себе жилье в Лондоне. Покидать Лондон ты не должен. Тебя ищут констебли, Ральф. Они зададут тебе побольше вопросов об убитых девушках. И ты не станешь лгать им так, как сначала лгал мне. Если ты солжешь или попробуешь сбежать, Августа умрет.
— Нет, нет…
— Итак, — продолжал тот своим мягким шотландским голосом, — ты скажешь им то, что сказал мне?
— Так за это же мне висеть, — прошептал Ральф.
— Возможно. — Пожатие плеч. — Но разве это не предпочтительнее мукам, которые ты терпишь ежедневно?
Ральф услышал, как зашуршала одежда и лязгнула оловянная миска с затхлой водой — единственным подкреплением его сил, которое ему предлагалось. Он почувствовал, как ее край осторожно прижали к его губе. Он начал лакать воду — отчаянно, не по-человечески, как собачонка.
— В конце-то концов, — продолжал тот, — этого хотела бы твоя жена, не так ли? Чтобы ты испытал туже муку, что и она.
— Да, — кивнул Ральф, его располосованное шрамом лицо потемнело от страданий. — Да.
Он услышал шорохи других движений, осознал мерцание свечи на веках под повязкой. Из тишины возник другой голос:
— Он готов?
Это был голос человека, выворачивавшего ему пальцы.
— Да, — сказал допросчик Ральфа, — он готов. Снабдите его монетами и отпустите.