Он сказал резко:
— Так что признание записано?
— Да-да. И теперь они порадуются, раз парень наложил на себя руки. — Констебль кивнул на Ральфа. — Ну, он хотя бы избавил палача от лишней работы.
Джонатан вновь посмотрел на крупное тело Ральфа, в смерти ставшее неуклюжим еще больше. На его лицо, исковерканное шрамом, на жутко торчащий язык и выпученные мертвые глаза; и на самое безобразное из всего — его жестоко искалеченные руки. Джонатан даже вообразить не мог, как, испытывая подобную боль, человеку удалось скрутить одежду в подобие веревки и накинуть петлю себе на шею с помощью пальцев, только что искалеченных пыткой.
Бедняга Ральф! Он верно послужил Монпелье и их друзьям даже своей смертью, признавшись в преступлениях, которых не совершал, а затем предотвратив возможность еще каких-либо вопросов.
Джонатан продолжал расхаживать по караульне, размышляя о последних часах Ральфа и дожидаясь только гробовщика, чтобы отправиться узнать, не отыскали ли Карлайна. Колокола церкви Святого Георгия звонили поблизости, будто звонили по Ральфу. Вновь он столкнулся с поражением, потому что Ральф сознался, и нет никого, кто мог бы опровергнуть его признание.
КРОМЕ ОДНОГО ЧЕЛОВЕКА…
Ахнув, Джонатан вытащил свои часы: они показывали половину восьмого. Он бросился к двери и распахнул ее: констебль и Лакит недоуменно уставились ему вслед. Он припустил бегом по Мальборо-стрит и Сохо-сквер к Саттон-стрит и трущобам Сент-Джайлза. Это было добрых полмили, и он совсем запыхался, когда постучал в дверь ветхого дома. Дверь открыла квартирная хозяйка с суровым лицом. Скрестив руки на груди, она оглядела его с головы до ног.
— Я за Розой, — еле выдохнул он. — Я сказал ей, что зайду раньше, в восемь, только я задержался…
— Но Роза уехала. За ней заехал мужчина в карете.
— Господи, нет! — Сердце у него билось так часто, что каждый вздох давался ему с трудом. — Когда? Когда этот мужчина заехал за ней?
— Около семи, — ответила она, пожимая плечами.
— Как он выглядел?
— Вы что, с караульной или как, мистер? Нам тут шума не надо.
Он сунул ей несколько монет. Она осмотрела их, потом сказала:
— Помоложе вас. Высокий, белокурый, красивый. Она была рада поехать с ним.
КАРЛАЙН. Он повернулся и почти слепо побежал на юг мимо Лонг-Эйкр и Джеймс-стрит на Пьяццу, проталкиваясь через вечерние толпы гуляк и воров и всяких шарлатанов, собиравшихся там. Так он искал Элли… Столько ярко накрашенных лиц, пока он бродил туда-сюда, высматривая, высматривая, высматривая. Лихорадочно он заглядывал в один грязный ночной кабак за другим, всматриваясь в охотящихся там шлюх глазами, запавшими от усталости.