«Разве кто-нибудь навьючивает клячу? Только дурак. Кляча падает, и ничего путного из этого не выйдет...» — проносятся в голове мысли.
Да, наша группа стала похожа на клячу, которая еле волочит ноги и не в состоянии везти никакие грузы. Мы едва тащились. Нам было трудно идти, трудно дышать. Прибавить хоть что-то к нашему грузу не было никакой возможности, каким бы дорогим и любимым он ни был. Мы просто не имели сил...
— Может быть, попытаемся по очереди... все же попытаемся...
Это говорит Джумбер. Но я уже принял решение и отвечаю ему полуповелительным тоном:
— Ничего у нас не получится. Надо помочь живым. Илико похороним у основания скалы. Потом, в другое время, поднимемся и заберем его отсюда. Сейчас мы все равно ничего другого не сможем, как бы ни старались...
...И лежит Илико Каблиани на высоте семи тысяч метров, но полке небольшой скалы, под небольшой насыпью на скальных обломков. Эти обломки тяжелыми глыбами давят на мое сердце, сердца всех, кто знал Илико, кто слышал о его великодушии, мужестве, честности, верности и отваге. И будут эти глыбы отягощать мое сердце до тех пор, пока я не поднимусь туда опять и не перенесу моего Илико на родину, в Грузию, я родную Местиа...
От нашей площадки поднимается узкий внутренний угол. Товарищи атакуют его. Кверху он расширяется, принимая форму воронки. Пройти его там будет трудно.
Воронка глазурованная: когда дневные лучи прорывают толщу облаков и падают на стену, влажная поверхность воронки сверкает. Мы напряженно следим за ушедшими вперед. Веревка между нами все удлиняется, надежность страховки уменьшается.
Скорость падения и вес падающего с десятиметровой высоты человека возрастают в геометрической прогрессии. Удержать его на десятом метре от опорной точки веревки и хоть немного приостановить падение практически невозможно, даже современные капроновые веревки не всегда выдерживают такой груз. А еще не исключено, что расшатается опорный крюк либо обрушится скальная порода.
Человеку не дано знать, где и когда он сделает свой последний шаг. Тем более не знает этого альпинист. Но первейший долг альпиниста — выполнять свою обязанность до последнего вздоха. Остальное — дело судьбы. Может, он рожден под счастливой звездой? И этого тоже никто наперед не знает.
— Ну-ка, сколько метров, посчитай...— окликает меня снизу Михаил.
— Десять... да, десять метров...
Сверху лишь изредка доносится стук молотка. Между нами опускается плотный туман, и стук почти не слышен.
Молчание длится. Проходит минута за минутой, проходит десять минут, двадцать, тридцать... Еще двадцать. Час. Ребята исчезли из поля зрения.