— И эта грубая правда — еще и твои встречи с лазутчиками из Венеции и откуда там еще? Никому не ведомые личности, которые пробираются в Лондон, чтобы вместе с тобой плести заговоры в темных углах трактиров?
— Ладно, ладно. — Парменио протянул к Эдмунду обе руки. — Опусти арбалет и позволь кое-что тебе показать. — Он вздохнул, потому что де Пейн лишь хмуро смотрел на него, не опуская оружия. Генуэзец расстегнул свой камзол, порылся за подкладкой и извлёк из потайного кармашка сложенный в несколько раз кусочек пергамента.
— Положи на пол, — скомандовал де Пейн, — рядом с перевязью. Потом сделай три шага назад, опустись на колени и сложи вместе руки.
Глава 12
И ТАКОВОЕ ПРИСКОРБНОЕ БЕЗЗАКОНИЕ ЦАРИЛО НА ВСЕЙ АНГЛИЙСКОЙ ЗЕМЛЕ
Парменио повиновался. Де Пейн бросился вперед, схватил пергамент и сразу вернулся на прежнее место. Пергамент был высшего качества. На печати багряного воска красовались скрещенные ключи — символ епископа Римского, символ папской власти. Мелким каллиграфическим почерком там было написано: «Произволением Божьим и милостью Духа Святого Евгений III, Слуга рабов Божьих, Епископ Рима, Верховный понтифик[122]». В самой грамоте объявлялось, что Тьерри Парменио, гражданин Генуи, является legatus a latere, то есть личным папским посланцем; malleus malleficorum, то есть «молотом ведьм», а также «орудием Божьим в истреблении и искоренении колдунов, чернокнижников, чародеев, некромантов и всех тех, кто занимается черной магией, противной учению Святой матери-церкви».
Де Пейн растерянно оторвал взгляд от документа и перевел его на Парменио. Тот грустно смотрел на рыцаря. Де Пейн перечитал папский мандат: Парменио наделялся totam potestatem in omnibus casibus — абсолютной властью при любых обстоятельствах.
— Но почему? — Де Пейн опустил оружие. — Почему ты мне раньше не сказал?
— Позволь, я теперь это сделаю. — Генуэзец уселся на скамью. — Эдмунд, я служу в папской Тайной канцелярии. И отвечаю перед одним лишь Папой, больше ни перед кем. На праведном пути Церкви, — он тщательно взвешивал каждое слово, — возникает много помех, и одна из них — ведовство. — Было заметно, что у Парменио пересохло в горле. — Я глубоко убежден, и повторяю это в храме Божьем: то, что мы называем черной магией, сатанинскими шабашами, ведовством, — в большинстве случаев не более чем судейское крючкотворство, злостные выдумки, дешевый балаган. Глупости это, уж поверь мне, Эдмунд! Мужчины и женщины намекают, что им подвластны темные силы, ради того, чтобы запугать других или же, — тут он зло рассмеялся, — чтобы иметь предлог раздеваться догола, напиваться до бесчувствия и предаваться всевозможным порокам. — Парменио громко вздохнул. — Если им так хочется плясать голыми на лесной поляне при луне или поклоняться каким-нибудь древним камням, что с того? Это просто глупость и детские шалости. Кроме того, есть немногие мастера наводить морок или варить зелья. Поверь, рыцарь, я могу дать такое снадобье, что ты, как наяву, ощутишь, будто у тебя орлиные крылья и ты паришь в поднебесье. — Он помолчал. — Наконец, есть и такие — этих и вовсе мало, — кто и вправду связан с силами тьмы. Эти не хвастливы, они ничем не выдают своей подлинной сущности. Они не проделывают дешевых трюков, нет, эти мужчины и женщины как бы носят маски, да так ловко и умно, что ты ничего не заподозришь. Такие не живут в убогих хижинах, не ютятся под забором или на заброшенных пустырях — они скрываются в светских и церковных канцеляриях, в аббатствах, в монастырях, в укрепленных поместьях знати, в замках и дворцах. Они образованны и начитанны, их знают как верных сынов и дочерей Церкви. А на самом деле — это дьяволопоклонники, и они очень опасны.