Гармошка наигрывает одну старую песню. В ней говорится о луне, которая «сияет золотом», и в конце припева снова «золотая круторогая луна». Это не пошлая песня. У нее наивный и простой мотив. И, слыша этот простой мотив, я чувствую себя виноватым. Без вины, но все же виноватым. Здесь должен был сидеть Хейки!
Инга тихая и серьезная девушка, Хейки был веселый озорник (конечно, не только озорник!), они хорошо подходили друг к другу. Райесмику Хейки следовало постараться, чтобы у Инги были дети, а Инга должна была дать им жизнь ради Хейки. Я прекрасно представляю себе, как Хейки возился бы с детьми, озорничал бы вместе с ними. А красивая серьезная Инга, глядя на это баловство, счастливо смеялась бы. Сейчас же все в ней кричит: почему здесь ты? Ты мне не нужен!
— Трудно сказать, — слышу свой голос. — Если бы не пришел Якоб, может быть, все обошлось бы.
Хотя машина проехала мимо церкви со страшным звоном, Йоханнес не проснулся. Пошевелился, но не проснулся. И когда он наконец открыл глаза, все было тихо. Йоханнес потянулся и сказал, что ему снилось, как звонят церковные колокола. Затем протер глаза и заметил у меня в руках бутылку.
— А-а, вон он откуда, звон-то!
— На, догоняй! — сказал я.
— Крепкая, черт ее возьми, — мгновение спустя фыркнул Йоханнес. Он отпил чуть ли не полбутылки. Прежде-то он редко прикладывался, берег деньги, ну, а в нынешнем положении что ему еще оставалось?
— Вы все равно должны были его связать, — говорит Инга.
Гармошка все еще выводит тот же мотив. Третий раз одно и то же.
— Я сказал Хейки, чтобы он уходил.
Инга молчит. И это молчание означает: надо было так сказать, чтобы он обязательно ушел, прогнать его.
— Понимаешь, Инга, я ему говорил, но ты же знаешь Хейки, — повторяю я.
Она кивает. Конечно, она знает, что ее Хейки не оставил бы меня одного. Потому что тогда он не был бы Хейки.
— Принесло же Якоба с его притчей об Иове, — тихо произносит Инга. В ее глазах стоят слезы.
Да, изо всего, что только можно себе представить, меньше всего нам нужна была эта притча об Иове! Но Якоб считал своим долгом прийти и утешить нас в нашей новой беде. Ни с того ни с сего, облачившись в черный талар, он явился с притчей об Иове на устах, явился в тот момент, когда Йоханнес почти совсем нализался, а я снова превратился в хвата и рассказывал похабные анекдоты.
Выходит, что иногда похабные анекдоты действуют лучше божьих слов. Йоханнес, хоть и пунктуально платил церковный налог, был всего лишь Йоханнес, а не Иов. Известие о том, что господь хотел его выделить из общей массы, допустив пожар его жилища, и тем самым явить ему величайшую милость, не могло бы его обрадовать. За такое дело Йоханнес всадил бы пулю в живот и самому господу богу.