Стармех шумно приветствовал кого-то. Вера Петровна выглянула и увидела доктора Фоминых. Доктор ей нравился. Он всегда был веселый, светлый, уютней становилось в кают-компании, когда приходил Вадим Николаевич. Он подшучивал над всеми, только на доктора не обижались, умел рассказывать анекдоты, запаса их хватало доктору на рейс. Третий штурман, Ярик Бекишев, утверждал, что доктор их попросту сочиняет.
— Good morning, our very nike mistress of the house! — поздоровался доктор с Петровной. — Опять курячьи консервы? Их я, по-моему, не санкционировал…
— Штормовая добавка, доктор, — улыбнулась буфетчица.
— Тогда все all right до полного о’кея. Послушайте, дед, вы знаете историю о том, как Жора и Прокоша нанялись кочегарами на пароход?
— Постойте, Николаич! — закричал, появляясь в дверях, третий штурман. — Не рассказывайте без меня! Я на минутку поднимусь на мостик — и сюда. Мастер зовет…
Ярик, или как он любил чтоб его называли, Ярослав Михайлович, помчался наверх, и в кают-компанию вошел Коля Кадушкин, радист.
Когда вернулся третий штурман, доктор принялся рассказывать байку, но конца ее Петровна не узнала. Она заливала чайник, когда из кают-компании донесся хохот.
— Что видели сегодня во сне, Михалыч? — спрашивал меж тем третьего доктор. — Ежели что сексуальное — не смущайтесь. По срокам такому пора уже сниться.
Бекишев покраснел и покосился на Петровну. Она чуть заметно улыбнулась и, поставив чайник, скрылась в буфетной.
— …Считаете, что такое в порядке нормы? — спрашивал штурман у доктора.
— Абсолютно, Михалыч, — отвечал Фоминых, — Естественная реакция организма. Идите спокойно на вахту, делайте нам добрую погоду, а потом продолжайте смотреть те же самые сны. За последствия ручаюсь…
К восьми ноль-ноль кают-компания опустела. Теперь надо ждать тех, кто сменится с вахты. Вера Петровна заглянула в столовую команды. Дед Архип справлялся неплохо. С вахты старпома сменился дружок его, Ленька, принялся помогать парню.
Старпом пришел последним. Он всегда опаздывал, забот у старпома больше чем у кого-либо, и буфетчица не сердилась на него, хотя чиф и заставлял ее оставаться здесь лишние четверть часа. Скольких старпомов Петровна перевидала, и все они, отстояв на мостике вахту с четырех до восьми утра, приходили поздно на завтрак.
Черноморцев не поздоровался с нею. Был он хмур, небрит, осунулся, за время шторма постарел. Петровне стало вдруг жалко этого человека. Женщина не любила его за сухость, резкий приказной тон, некую надменность и пренебрежительность к людям. Да и за историю с Танькой, которую, надо отдать справедливость, старпом оставил в покое, не замечал девку после «душевной беседы» с Петровной в его каюте.