Косая царапина на лбу дяди Улугбека разошлась, превратившись в широкую пасть, полную тонких бурых зубов – разной длины и беспорядочно изогнутых, словно ржавые гвозди. Пасть была суха, в её глубине что-то тускло светилось. То мертвенно-зелёное, то огненно-багровое.
Кажется, подумал я, мне посчастливилось встретить настоящих дэвов. Правда, мел-коватых. Бескормица нынче в Средней Азии, что ли?
– А, так это же наш артист! – недобро обрадовался Улугбек. Пасть во лбу оставалась открытой, говорил он, как и прежде, человеческими устами. – Черво-вещатель без собачки. И опять почему-то голый. Я понять не могу, дорогой, ты нудист что ли? Или этот самый?.. Гей?
– Сам ты гей, – сквозь зубы прошипел я. – Тоннель вы замкнули?
– Мы дорогой, мы! Любим смотреть, как хомячки в колесе бегают.
– Посмотрели, расплатитесь. – Я согнулся пополам, упёрся руками в пол, а затем прыгнул.
Приземлился я уже в образе паучка Ананси – чудовища, напоминающего гибрид плотоядного трилобита с гигантским крабом.
Братья-монстры были сильны и проворны. Зубы в чудовищной пасти Улугбека ока-зались остры. Алмазные рога Искандера могли сокрушать дубы, а возможно, целые царст-ва. Но они всё равно ничего не значили против распрямившейся пружины моего тела, против моего гибельного азарта. Я буквально растоптал дэвов. Когда всё закончилось – слишком быстро! – в передних конечностях у меня были зажаты рога Искандера, отсечён-ные под корень. Улугбек выглядел как огромное колесо после аварии: колени вывернуты в обратную сторону, а ступни глубоко вбиты в пасть на лбу. Не подумайте, что я намерен-но удовлетворял его любовь к замкнутым геометрическим телам. Просто так получилось.
Адреналин всё ещё кипятил кровь, под хитиновым панцирем завивались спирали раскалённой стальной стружки – той, что наполняла стену. Не выпуская из лап алмазных рогов, я заметался по помещению. Я бился в запертые двери, и они распахивались. Но ни за одним я не находил знакомого коридора. Мне открывались то разорённые лаборатории, то маленькие производственные участки с бетонными постаментами, из которых торчали болты – всё, что осталось от стоящих когда-то станков. Лишь одну дверь я одолеть не су-мел. Толстый стальной овал, врезанный в гранитную плиту. На анодированной поверхно-сти двери висела табличка с гравировкой: «Машинный зал».
Я прыгнул к дяде Улугбеку, приставил отломанные рога Искандера к уголкам нали-тых кровью глаз. Соорудил где-то под брюхом рот и зашипел:
– Открывай коридор, дорогой. Как друга прошу.
– От… со… си…
– Дерзко. Тогда считаю до двух. Раз!