– Батя, ты чего? – взмолился я.
Он толкнул меня в спину. Я пробежал на заплетающихся ногах несколько шагов и остановился.
– Ждать, – сказал отец незнакомым, мертвенно-глухим голосом. – Молча.
Мне оставалось только покориться.
Мы находились в просторном шестиугольном зале, ярко освещённом ртутными лам-пами. Пол, потолок и стены были выложены шестиугольными же алюминиевыми плитка-ми. Плитки украшал рельефный ячеистый узор, отчего казалось, что мы – внутри огром-ного улья, где живут железные пчёлы. Лишь стена, через которую я проник, тускло поблё-скивала шлифованным гранитом. Зал был практически пуст. Валялось и стояло несколько стульев на колёсиках, да висели картонные плакаты с изображениями блок-схем компью-терного языка – древнего как шумерские глиняные таблички.
И вдруг всё начало меняться. Свет померк, начал пульсировать, становясь то лило-вым, то багровым. Стены заколыхались как листва под ветром. Ячеистый узор на плитках потёк, превращаясь в сложную вязь цифр, геометрических фигур и математических сим-волов. Плакаты покоробились и начали струпьями отваливаться со стен. Возникли звуки – потрескивание, скрежет и тонкий, еле слышный, но очень противный вой. Всё это до от-вращения напоминало случай в подвале под «Серендибом», когда меня пугали ожившие фигуры на коврах – и значит, нужно было ждать появления шефа.
Ожидание не затянулось. Три дальние стены выгнулись внутрь, надулись огромным алюминиевым пузырём и с тихим хлопком лопнули.
Открылась гигантская машина, составленная из десятков тысяч старинных радиоде-талей – ламп, катушек, конденсаторов. Пропаянных натуральным золотом плат и золотых же радиаторов охлаждения. Щёлкающих реле и воющих вентиляторов. Самые глубинные внутренности машины заполняла гроздь обледенелых стальных шаров; от них поднимался пар. Оборудование было сосредоточено вверху, на высоте двух метров, и держалось на восьми опорах. Опоры напоминали согнутые в локтях руки. Их сплошь оплетали мускулы толстенных шлангов и сухожилия экранированных свинцом кабелей.
Что-то паучье было в этой машине.
Под ней стоял Сулейман в нелепом наряде: застиранный белый халат, из-под которо-го выставляется растянутый ворот бледно-зелёной водолазки, и серые брюки. На ногах – голубые аптечные бахилы поверх сандалет. Борода аккуратно убрана в марлевый чехол. На голове – белая шапочка, из-под которой на плечи спадало полдюжины косиц. Косы были необыкновенно толстыми и длинными. На уровне лопаток они круто изгибались и уходили вверх, под брюхо машины. Казалось, что Сулейман подвешен на них, как десант-ник на парашютных стропах.