Тушенка оказалась жирной, волокнистой и соленой, Хорошо, что у него нашлись галеты. Без них есть тушенку было бы просто невозможно. Это вам не север!..
В соседних номерах захлопали двери — вернулись белорусские джазисты! Коридор полнился голосами. Поужинав, Мещеряк отнес соседке чайник. Чем бы ее отблагодарить? Он сунул в карман килограммовую банку консервированной американской колбасы. Детишкам…
— Что вы!.. — женщина всплеснула руками. Чудо!.. Таких золотых банок она еще никогда не видела. Но Мещеряку самому пригодится.
— Детям колбаса полезнее, — ответил Мещеряк.
Они обменялись улыбками, и Мещеряк, с трудом подавляя зевоту, вернулся к себе. Он разделся и лег. Простыня была горячей. Репродуктора в номере не было. А жаль!.. Он послушал бы последние известия… Но тут же он подумал, что в Москве нет еще и девяти. Он забыл о разнице во времени. Кстати, неизвестно, сколько ему придется пробыть в этих местах. Поэтому лучше перевести часы…
С мыслью об этом он впал в душный, тяжелый сон, в котором смешались события прожитого им дня.
Разбудил его резкий требовательный стук. Мещеряк вскочил и босиком прошлепал к двери.
На пороге стоял Садыков в ковбойке с обвисшими полями.
— Я вас не разбудил?
— Пустое. Что стряслось?
— Я за вами. Гвардии подполковник послал. Ночью совершено нападение…
— На… Усманова?
Садыков кивнул.
— Жив? — Мещеряк сдавил ему плечо.
— Не знаю. Отвезли в госпиталь.
Это он накликал беду на старого учителя, он сам… Мещеряк корил себя за опрометчивость и легкомыслие. Мог бы догадаться, что с него не спускают глаз. Даже посещение непрошеного гостя, который рылся в его вещах, и то не заставило его призадуматься и принять меры предосторожности. Днем, на виду у всех, отправиться к Шарифиддину Усманову. И надо же!.. Снял китель и вообразил, будто ему удастся всех провести за нос. А они, не будь дураки, только посмеялись над его наивным маскарадом.
Хоть бы Шарифиддин–ака остался жив! Иначе он, Мещеряк, никогда не простит себе этого.
По злой иронии судьбы старого учителя привезли в военный госпиталь, разместившийся в здании школы, в которой Шарифиддин Усманов проработал больше десяти лет. Туда–то и доставил Мещеряка Садыков на своем запыленном «газике».
Они въехали прямо во двор. Там стояли армейские машины с красными крестами на бортах, бегали медицинские сестры и врачихи в белых халатах и таких же косынках, и прыжками, словно кенгуру, передвигались на костылях легкораненные. Эти были в каких–то застиранных синих зипунах из дешевой фланели и в тапочках. Из–под зипунов виднелись армейские кальсоны.