Занятый этими мыслями, Нечаев не заметил, как румын поднялся и пошел к окопу, окликнув кого–то из своих. Потом снова стало тихо, и Гасовский, лежавший рядом, подал знак: «Давай не задерживайся!» В отличие от Нечаева, Гасовский, очевидно, думал только о выполнении боевого задания.
Они отползли в сторону.
Каждый метр земли давался им с трудом. Только когда передовая осталась далеко позади, когда голоса солдат смолкли, они рискнули подняться с земли. Короткими перебежками добрались до заброшенного баштана, обогнули сгоревшую хатенку, возле которой стояла арба с поломанной оглоблей, и подались к деревьям, темневшим возле дороги. Тут их окликнули, и они остановились, затаили дыхание, но Гасовский быстро нашелся, ответил по–румынски какой–то соленой пословицей, в ответ раздался смех, и они, сдерживая дрожь в коленях, спокойно, на виду у румын, сидевших на армейских фурах с провиантом или фуражом, повернули прочь от дороги, чтобы попытаться перейти ее в другом месте. В темноте румынские ездовые приняли их за своих.
Теперь уже пахло не только степью — одичавшей черствой землей, пылью и чебером — все сильнее пахло соленой водой. Угадывалась близость Большого Аджалыкского лпмана.
Дорога шла наизволок, и тарахтящие фуры как бы скатились с нее в темноту. Сквозь листву деревьев проглядывали редкие, по–осеннему стылые звезды. Посмотрев на часы, Гасовский заволновался. Надо было допытаться оседлать дорогу.
— Приготовить гранаты, — сказал он шепотом. — На всякий случай.
В два прыжка перемахнув через дорогу, он плюхнулся в кювет. Остальные — за ним. Было поздно. Ночь вот–вот могла оторваться от земли, поредеть. Уже было слышно, как где–то далеко, под Кубанкой, тявкают псы. А до лимана было все еще далеко.
— Черт, скоро совсем рассветет, — сказал Костя Арабаджи. — Что делать будем, лейтенант?
— Добраться бы до лимана, — сказал Нечаев. — Пересидим в камышах.
— А если не успеем?
— Должны успеть, — сказал Гасовский.
Из окаменевшей глины кое–где пробивалась твердая травка. Росла она по склону балочки. На дне балочки тянулась наезженная колея.
Спустившись в балочку, они пошли вдоль колеи, которая снова вывела их в степь к заброшенной хате, стоявшей посреди двора, обнесенного толстой стеной. Двор был пуст — ворога, сорванные с петель, валялись под дикой грушей. Но в хате могли быть люди.
Метнувшись к ограде, Нечаев прижался к ней и, крадучись, направился к воротам. Сеня–Сенечка двигался ему навстречу. Сойдясь у ворот, они перевели дух и юркнули во двор.
— Подожди… — шепнул Сеня–Сенечка.
Он осторожно нажал на скобу, и дверь подалась. Нечаев вскинул винтовку.