ставит далеко идущих целей. (Поэтому, кстати, всякая система стремиться
максимально «демократизировать» соперничающую, обеспечив себе самой максимальную
централизацию и жесткость принятия решений независимо от того, под какой
оболочкой это происходит.) Подчиненность единой воле и отсутствие необходимости
принимать во внимание при принятии политических решений борьбу партий и какие бы
то ни было политические влияния и обеспечили России возможность занять на
мировой арене то место, которое она занимала в XVIII — начале XX вв. Именно
соединение современного европейского аппарата управления (и вообще всей
совокупности военных, технологических и культурных достижений европейской
цивилизации) с традиционным самодержавием и дало столь выдающийся эффект.
По мере того, как задачи геополитического выживания на протяжении XVIII — первой
половины XIX вв. были выполнены и на передний план вышла задача модернизации,
жесткость политической конструкции начала закономерно уменьшаться. При этом,
опираясь на мощную историческую традицию, российским императорам удавалось
гораздо дольше сдерживать разрушительные для традиционного порядка тенденции,
обозначившиеся в европейских странах и приведшие к гибели к XIX веку в ряде
стран, а в начале XX века и во всей Европе традиционных режимов или «старого
порядка». Собственно говоря, только гибель императорской России и положила
окончательный конец этому порядку как явлению мировой истории. Тенденции эти (не
будем сейчас говорить о субъективных причинах их возникновения) социально везде
в Европе были связаны со стремлением набравших экономическую силу и образованных
социальных групп занять и политически более значимое место в обществе, т.е.
претензиях торгово-промышленного и «интеллигентского» элемента на равенство с
традиционной элитой «старого порядка» — служило-дворянским и духовным
сословиями.
Идея «равенства» европейского образца XVIII века возникла только поэтому и не
предполагала ничего иного, кроме равенства этих элементов («третьего сословия»)
с двумя первыми. Менее всего «буржуазные» элементы могли иметь в виду свое,
скажем, имущественное равенство с основной массой населения. Даже понимая
опасность идеи и для своих интересов (а она в иных интерпретациях им потом
доставила немало неприятностей), никакой иной для разрушения монополии
дворянства и духовенства выдвинуть было невозможно. В результате со сменой
господствующего элемента формальное неравенство сменилось неформальным. Однако
технологический и научный прогресс есть процесс объективный и вызываемый им рост