годы оно постоянно возрастало (составляя в 1928 г. — 6,9, в 1940 — 9,5, в 1950 —
10,2, и только в «перестройку» в 1987 г. снизилось до 8,7), превышая по этому
показателю Российскую империю в 8–10 раз.
В России монархическая власть в силу территориальных и исторических особенностей
носила в целом более авторитарный характер, но не выходила за рамки
традиционного европейского абсолютизма. Роль государства была вполне сопоставима
с большинством европейских стран. Рассуждения о её в России уникальной
всеохватности порождены элементарным незнанием реалий. Тем более не претендовало
российское государство на ведущую роль в экономике, государственный сектор здесь
был меньшим, чем в любой современной западной стране, так что говорить о
каком-то «огосударствлении производительных сил страны» (чем грешили в 80–90-е
годы некоторые властители дум, договариваясь до того, что в России чуть ли не
было частной собственности на землю) вовсе неуместно.
* * *
Диаметрально противоположной в старой России и СССР была и ситуация с
«изоляционизмом» и «ксенофобией». В отличие от коммунистического режима в СССР,
императорская власть вовсе не считала себя находящейся «во враждебном
окружении», не отделяла себя ни идеологически, ни политически от остального мира
и, соответственно, не препятствовала ни эмиграции (в конце XIX — начале XX вв.
уехали миллионы желающих), ни поездкам своих граждан за границу. В 1913 г. за
рубежом пребывало более 9 млн. российских граждан (в «перестроечном» 1988 г. в
странах, находящихся за пределом советского контроля — менее 0,3 млн.).
Рассуждения о национальном гнете в России представляют собой прежде всего
неправомерное перенесение современных представлений на общество иного типа, для
которого понятие национальности не имело принципиального значения и, как
известно, даже не фиксировалось. Национализм вообще явление довольно позднее,
проявившееся к концу XIX в., но в государственный обиход ещё не вошедшее.
Подданство или исповедание определяли образ мысли и поступки в гораздо большей
степени. Совершенно обычная ситуация: человека привозят в начале века из
Германии ребенком, он русский подданный лишь в первом или втором поколении,
оканчивает гимназию, становится прапорщиком запаса, к 1914-му году учится где-то
в Дрездене, когда дело идет к войне, возвращается в Россию, чтобы поступить в
армию, и гибнет в первых же боях; и в некрологах об этом пишется без малейшего
«надо же!», как о вещах само собой разумеющихся.
Важно, с какой общностью человек себя отождествлял. Умение российской власти