Лимпопо, или Дневник барышни-страусихи (Сёч) - страница 23

Петике пишет роман. Действие в нем происходит в неизвестной провинции из тех, что на географических картах обозначают словами «Hie Sunt Leones», то есть «здесь обитают львы», короче, неведомая земля на обочине ойкумены. В наших местах нет ни одного льва, и, честно сказать, никому они тут не нужны.

В романе Петике эта провинция (которая не имеет, да и не может иметь отношения к нашей) называется Львиной Землей, по-научному — Terra Leonum или Terra Leonorum, уж не знаю, какое название правильней. Наверно, последнее, а что касается слухов, то, похоже, они не беспочвенны, не случайно вчера по радио передавали прелюдию к третьему Леоноруму Людвига ван Бетховена под управлением сэра Джорджа (называемого также Дёрдем) Шолти[9].

К нам прибыл летный инструктор.

Долгожданный учитель приехал из какого-то зоопарка или морского порта на любимом прогулочном кабриолете символистов.

Вывалившаяся из авто многочисленная и суетливая компания поспешила извлечь воздушного акробата из элегантной машины. Он восседал на заднем сиденье, и первое, что нам бросилось в глаза, это его благородный внушительный профиль. Из аристократического клюва свисала огромная матросская трубка.

Чуть шевельнув крыльями, воздушный ас тут же слетел на землю. Водитель кабриолета дал газ и умчался вместе с символистами, а мы обступили земное полубожество.

— Наши сердца переполнены ожиданиями и надеждами… — попыталась я начать разговор.

Учитель обвел себя взглядом и опустил голову.

— Временами хандра заедает матросов, и они ради праздной забавы тогда… oui, pour s’amuser [10], — не вынимая из клюва трубки, пробормотал он, то ли оправдываясь, то ли смущаясь. Потом он проковылял пару шагов, и мы обнаружили, что ноги его опутаны, пусть и не слишком тугой, веревкой. Он неуклюже подпрыгивал и хлопал крыльями, пытаясь сохранить равновесие, хотя они, эти крылья, как раз и мешали ему ходить нормальной, а не этой жуткой хромоногой походкой. Мне стало жалко его, и я воскликнула:

— Постойте, маэстро! Я сейчас разрублю своим клювом эту веревку!

Но альбатрос от этого отказался.

Почему — я так и не поняла, хотя позднее, довольно туманно, он говорил что-то о предопределенности, кармических силах, о которых я не имею понятия, о стоической мудрости, жертвенности и о служении племени поэтов и альбатросов. А также о невозможности избавиться от власти символа (или Символа?) и о каких-то взаимосвязях между свободой воли, кисметом и — что бы это могло означать? — ананке [11]