— Помнишь, какое нетерпение выказывал мой дед, поторапливая тебя с переводом? — спросил он наставника.
— Нетерпение, — улыбнулся тот, — не слишком подходящее слово для его желания увидеть готовый перевод. Козимо весь зудел.
Боттичелли, Лоренцо и Лукреция усмехнулись его сравнению. Пьеро, в отличие от них, с важным видом кивнул:
— Он во что бы то ни стало хотел перед смертью прочесть «Корпус Герметикум», и ты, Силио, помог ему осуществить эту мечту.
«Корпус Герметикум»? Судя по названию, текст был алхимический, но папенька мне ни разу о нем не упоминал. Возможно, он и сам ничего о нем не слышал.
— За сколько месяцев ты перевел его с греческого на итальянский? — с каверзной улыбкой спросил Лоренцо. — За шесть?
— За четыре, — посерьезнев, ответил Фичино. — Мы все знали, что Козимо при смерти. Как же я мог не оправдать его надежд?
— Простите мне мое невежество, — решилась поинтересоваться я, — но мне ничего не известно о «Корпусе Герметикум».
Все взгляды обратились ко мне, и Лоренцо пояснил собравшимся за столом:
— Катон читал «Асклепия»… по-гречески.
Фичино одобрительно покивал. Я ощутила, как жар приливает к моей шее, и подумала, что неуместно было бы здесь краснеть, как девчонке.
— Он пока не опубликован, — обратился ко мне Фичино, — но если вы прочли «Асклепия», значит, вам знаком и его автор Гермес Трисмегист. А «Корпус» — недавно найденное сочинение того же египетского мудреца из мудрецов.
Я не смогла скрыть свое изумление.
— В нем, как и в «Асклепии», Гермес проливает свет на магические верования египтян, — продолжал Фичино.
Я едва удерживалась, чтобы откровенно не разинуть рот: меня поражало, что эти блестящие мужи так открыто обсуждают тему, которую Церковь заведомо объявила еретической.
— Гермес преподробно описывает, как можно духовно самосовершенствоваться с помощью колдовских изображений и амулетов! — добавил с крайним воодушевлением Сандро Боттичелли. — Он рассказывает об изваяниях, наделенных даром речи!
Клариче откашлялась чересчур громко, словно нечаянно подавилась. Все посмотрели на нее — она пылала от возмущения.
— Что же? — спросил ее Лоренцо. — Вы что-то хотели сказать, супруга моя?
Никакого особенного проявления чувства в его голосе я не подметила.
— Хочу сказать… что все эти разговоры про колдовство, про астрологию и говорящие статуи… — запинаясь, вымолвила Клариче.
Мне вдруг пришло в голову, что подобные темы за этим столом — отнюдь не редкость.
— …просто богохульство!
Клариче поглядела на Лукрецию, ища у нее поддержки.
— Разве не так?
— Клариче абсолютно права, — строго объявила Лукреция, но от меня не укрылась снисходительная нотка в ее голосе.