— А за ним Доменико Гирландайо, — добавил Верроккьо.
Мое сердце учащенно забилось: во флорентийском мире искусства эти имена уже стали легендой. У Гирландайо, прежде чем перейти в мастерскую к более опытному Верроккьо, обучался живописи Сандро Боттичелли.
— Пойдемте, — подтолкнул нас к дверям Андреа, — посмотрим, кто еще пришел.
Мы вошли в пропахшую вощеным деревом переднюю. Наши надежды влиться в компанию великих полностью оправдались: в просторном полупустом зале у стола, где регистратор братства — бледный юноша с глазами навыкате, выпученными до предела от присутствия знаменитостей, — тыкал пальцем в раскрытый журнал, а перед ним выстроилась целая очередь. Сандро Боттичелли заносил свое имя в журнал, за ним стоял Антонио Поллайуоло с братом Пьеро, и в конце — Филиппо Липпи и Гирландайо. На скамейку кто-то предусмотрительно поставил графин красного вина и превосходные, тончайшей работы венецианские кубки. Я узнала их, поскольку уже не раз видела такие во дворце Медичи.
Мы присоединились к братьям Поллайуоло, и художники обнялись, искренне обрадовавшись друг другу. Меня представили тем, с кем я еще не была знакома.
«Подписи подтверждают их право входить в братство, — подумалось мне, — но ведь они уже братья!»
Антонио Поллайуоло подошел расписаться в журнале, предварительно выложив на стол членский взнос в тридцать два сольдо.
— Видите, стоит вам захлопнуть свой талмуд и выждать каких-нибудь три года, и какая туча народу сразу собирается, — сказал он регистратору, показывая на скромную группку художников, толпившихся за его спиной.
— О маэстро, вы делаете нам честь своим посещением, — восхищенно покачал головой юноша, — все вы…
— Не позволяйте ему расписываться, — Боттичелли шутливо ткнул Леонардо в плечо. — Он еще несмышленыш.
— Может, я и несмышленыш, — парировал тот, нанося приятелю воображаемый удар под дых, — зато я знаю кое-какой толк в перспективе.
Художники одобрительно зарокотали, уже предвкушая свое любимое времяпрепровождение — словесный поединок.
— Вы видели деревья в его «Рождении Венеры»? — поинтересовался Леонардо. — Они же плоские, как камбалы!
— А тот пушистый идиотик, которого да Винчи намалевал в «Товии и ангеле», до того бесплотен, что просвечивает насквозь! — ядовито улыбнулся Боттичелли.
«Ух ты!», «Вот так отбрил!», «Будет вам, нашли развлечение!» — послышались примирительные беззлобные восклицания.
— А твой ангел в «Благовещении» будто гонит Деву Марию прочь из комнаты! Она даже, судя по ее виду, готова в отчаянии выброситься из окна! — в явном запале выкрикнул Леонардо.