Лоренцо притронулся к моей щеке — его рука описала в воздухе дугу столь медленную, что я с предельной ясностью разглядела и форму его пальцев, и их оттенок. Проникнувшись внезапным наваждением, я тотчас завладела его рукой, приблизила ее к своим глазам и стала пристально рассматривать тыльную сторону ладони. Передо мной раскинулась удивительная панорама некой местности: бессчетные расселины, пики горных хребтов, темные непроходимые заросли. Вены походили на речные русла, и неожиданно я увидела, как струятся под кожей голубые потоки. Я посмотрела в лицо Лоренцо — на нем застыл восторг. Он открыл рот, силясь заговорить, рассказать про свои впечатления, но вдруг лишился дара речи.
Затем все препоны, воздвигнутые плотью, исчезли, и очертания моего тела растворились в безграничном восприятии. Мы с Лоренцо разомкнули объятия и легли рядом навзничь, взирая на расписной потолок, где в облаках резвились херувимы. Он являл подлинное торжество красок — голубоватых, розовых, изумрудных, пурпурных! Оттенки, впрочем, были несравнимы с привычными понятиями о цветах — они сверкали и переливались, подобно сапфирам и аметистам, изумрудам и рубинам на солнечном свету! И — самое поразительное — они двигались! Херувимы мелькали, сновали туда-сюда, то пропадая, то вновь выныривая из-за облаков, и я могу поклясться, что до меня доносился их задорный смех!
Я обернулась к Лоренцо — оказывается, он голый встал с постели и теперь молча застыл перед стенным факелом. Каждое движение давалось мне с трудом: конечности отчего-то отяжелели, сделались неуклюжими, и мне чудилось, что каждый мой шаг босой ногой по ковру непомерно увесист и солиден.
Но, подойдя к Лоренцо, я поняла, чем он так зачарован. Пламя факела не походило на привычный колеблющийся светоносный шар — оно было жидким золотом, своим течением напоминавшим замысловатый неистовый танец.
Нас обоих неудержимо несло в открытое море лучезарного сияния — животворного источника всех цветов радуги. Волны отрывочных видений то захлестывали нас, то отступали. В отдаленном звуковом сумбуре мы улавливали ангельское пение. Любые слова были излишни. Мы исторгали из себя лишь нечленораздельные обрывки, стоны и вздохи.
Затем мы медленно сомкнули объятия и растворились друг в друге. Ответом на нашу молитву стал сплав серы и ртути, алхимический эрос. Наше дыхание походило на шипение раскаленных скал, а сердца гулко бились в едином ритме. Одновременно мы достигли пика наслаждения и изверглись огненными вулканами, двумя встречными цунами, взрывами светил в небесном мраке.