Толстые губы Савонаролы презрительно скривились:
— И ты смеешь равнять себя с нашим Богом и Спасителем?
— Я люблю ближнего своего, как самого Бога.
— Какое кощунство! — выкрикнул он, обрызгав мне слюной лицо. — Человечество — куча отбросов пред стопами Господа! Оно недостойно любви!
Мне хотелось возразить ему: «Христос так любил человечество, что не пожалел за него жизни!» — но я придержала язык, поняв тщетность попыток усовершенствовать этот посредственный ум в бесполезных пререканиях. Сейчас важнее всего было сохранить себе жизнь. Мне до сих пор памятны были папенькины наставления о том, что лучше жить лицемером, чем умереть правдолюбом.
Взвесив все, я начала исподволь — в конце концов, притворству я училась с детства:
— Что ж, вы открыли мне глаза, фра Савонарола. Теперь я ясно вижу, как мне следует изменить образ мыслей.
Мои слова, вероятно, пришлись священнику по душе — он даже подобрел.
— Впредь ты предоставишь излечивать больных Иисусу Христу, — сказал Савонарола.
Я сразу поняла, к чему он клонит, и, внутренне похолодев, не нашла слов для благоразумного ответа.
— Итак, ты закроешь свою аптеку, — продолжил он, не спрашивая, а скорее приказывая мне.
Я взглянула ему в глаза и увидела затаившегося в них демона — буйнопомешанного беса.
— Да, я закрою. — Горло у меня перехватило, в груди все горело.
— И ты сообщишь доброму брату адрес своего сатанинского логова. — Савонарола указал на помощника. — Через месяц мои «ангелы» наведаются туда — там не должно остаться никого. Никого и ничего.
— Да.
— А отравы, которые ты именуешь лекарствами, следует отнести на площадь Синьории и предать их очистительному огню.
Я была на пределе сил. Слова застревали у меня в горле, и я смогла только кивнуть.
— Повтори, — велел он, нависнув надо мной.
— Предать очистительному огню, — прошептала я.
— Вместо собственного тела, — вымолвил он, ткнув меня в грудь, перетянутую обмотками.
Савонарола смерил меня недоверчивым взглядом, и я застыла от ужаса при мысли, что пальцем он ощутил подозрительную припухлость. Усилием воли я сохранила на лице спокойствие, не дав повода для сомнений.
— Есть ли в твоей лавке английская белена? — спросил он.
Я едва не скончалась от облегчения.
— Да, немного найдется.
— Пришли ее мне. Я слышал, она сохраняет человеку ясность рассудка, пока его убеждают сознаться в ереси. — Уже у дверей, обращаясь к моей спине, Савонарола добавил:
— И не попадайся мне больше — в следующий раз ты так легко не отделаешься.