— Что же здесь происходит, друзья? — вскричал Веспасиано Бистиччи, едва я закончила. — Что случилось с нашим прекрасным городом?
Остальные возмущенно зашумели.
— Скажу больше, — загробным голосом вымолвил Пико делла Мирандола, и все сразу замолчали. — На вчерашней проповеди в Сан-Марко — это в двух шагах отсюда — Савонарола подверг самой безжалостной критике семейство Медичи… а заодно и всех нас.
В гостиной повисла гнетущая тишина.
— Он в открытую назвал Лоренцо тираном, призывая его самого и его «ставленников» прекратить идолопоклонничество и отвратить свои взоры от Платона и Аристотеля, которые ныне, между прочим, «горят в аду». Савонарола настаивал на том, чтобы Лоренцо поскорее покаялся в грехах, иначе ему не миновать кары Господней.
— Мама же предупреждала, — невозмутимо отозвался Лоренцо. — Еще до поездки в Рим она говорила нам о всевластии страха. Но я все равно не возьму в толк, почему благоразумные прежде горожане с такой готовностью отбрасывают здравомыслие, отвергают и рассудок, и свободу воли и начинают огульно верить какому-то проходимцу, который угрожает им вечным проклятием.
— И что, эта эпидемия слабоумия уже охватила весь город? — поинтересовался Джиджи Пульчи.
— Слухи, которые мы до сегодняшнего вечера не принимали всерьез, оказывается, давно сделались обыденностью, — ответил Антонио Поллайуоло. — Нам остается только признать, что вся Флоренция ввергнута во власть безумия.
— А отзыв Пико о вчерашней проповеди фактически означает угрозу для жизни каждого из присутствующих, — добавил Полициано.
Все приумолкли, пораженные близостью опасности. Наконец подал голос Фичино.
— Нам необходимо временно отменить собрания Платоновской академии, — произнес он с искренней скорбью, словно сообщая о кончине близкого друга. Все завздыхали, приуныли, но Фичино приободрил нас такими словами:
— Не стоит забывать о том, что невозможно наступить на горло идеям наших великих наставников! Они всегда будут живы в наших сердцах, в потаенных уголках нашей памяти и в тех мыслителях и мыслительницах, что придут после нас.
— Боюсь, этого недостаточно, — произнес Бистиччи, и все со вниманием повернулись к нему. — Если мы хотим сохранить не только наши жизни, но и книги, произведения искусства и древние раритеты, мы должны спрятать их в надежных тайниках…
Собрание одобрительно загудело.
— …но и этого недостаточно. — Наш друг многозначительно примолк, словно давая понять, что не всем его дальнейшие слова придутся по вкусу. — Отныне нам придется и перед Савонаролой, и перед его наймитами, и перед теми флорентийцами, для кого его слова и есть закон Божий, лицемерно исповедовать их же преступный религиозный фанатизм.