— Дядюшка Катон, помоги-ка мне, — увидев меня в дверях, позвал сын.
Я собралась с духом и подошла. Леонардо подал мне большой хлопковый тампон — такой же, какой сам держал в руке.
— Сегодня мы изготовим одну половину плащаницы — только вид сзади. Тело надо припудрить, — он указал мне на чашу с белоснежным порошком, — оно должно быть совершенно белым, чтобы отпечаток на холсте получился темным.
Леонардо улыбнулся мне, словно вселяя надежду. Мы с ним были соучастниками, творцами Великого Искусства — я и мой сын. Мы были обречены на успех, ведь мы все поставили теперь на карту.
Я принялась припудривать исполосованную спину мертвеца, а Леонардо тем временем занимался установкой восьми высоких зеркал, скрепленных меж собой шарнирами. Только что я собралась спросить у него, зачем они понадобились, как он подал знак подмастерью, и тот позвал нас с папенькой в алхимическую лабораторию.
— Надо спешить, — предупредил нас Зороастр.
Мы тщательно перемешали яичный белок с закрепителем — в конце концов мы сошлись на том, что им будет хромистая соль. Приготовив достаточную порцию раствора, мы окунули в него один конец холста и натянули его для просушки на раму. Еще накануне, перед сном, мы обнаружили, что лучший проявитель — это обыкновенная моча.
Затем общими усилиями мы аккуратно заправили натянутый на раму холст в камеру-обскуру. Леонардо с Зороастром установили зеркальный восьмигранник между окнами и трупом. В довершение мой сын поместил позади отверстия идеально гладкую линзу, которую сам обточил специально для этого случая. Ожидая, пока солнце доберется до окон мастерской, он настолько сосредоточился на предстоящей задаче, так пылал от внутреннего нетерпения, что в эту минуту едва ли был здесь, с нами.
Наконец солнечные лучи хлынули в окна и попали на зеркала. Леонардо подкорректировал их погрешность, видимую только ему одному, и опыт начался. Я тут же оценила усиливающую роль зеркал, хотя всем сразу стало очевидно, что необычайно яркий свет и жара могут ускорить разложение трупа. Леонардо вздохнул с облегчением и выпроводил нас прочь из ателье.
— Теперь нам остается только ждать, — резонно заметил он. — Лучше пока уйти куда-нибудь, иначе эти восемь часов покажутся нам вечностью.
Мы послушались его и пошли на природу, решив пообедать al fresco[44] и прихватив для этой цели покрывала и подушки. Подходящее местечко нашлось на вершине одного из холмов, в уютной тени деревьев, спасающей от жаркого солнца. Леонардо не расставался с записной книжкой и лихорадочно зарисовывал в ней по памяти камеру-обскуру, труп и зеркальный восьмигранник. Зороастр, непривычный к праздности вне боттеги, бесцельно слонялся рядом и доводил Леонардо до белого каления.