— Апису поклонялись как богу солнца Осирису, если не ошибаюсь, — сказала я.
— На моих фресках египтяне поклоняются и святому кресту, и пирамидам, и быку тоже, — кивнул Родриго.
— Кончится тем, что они обожествят и тебя, Родриго, — колко заметил Асканио Сфорца.
— Еще бы! — коварно ухмыльнулся понтифик. — А теперь, Катон, поведайте нам, как идут дела во Флоренции и у настоятеля монастыря Сан-Марко.
Смакуя подробности, я пересказала им проделки Леонардо с копией плащаницы. Папа и кардинал словно вросли в кресла и на всем протяжении моего повествования, пока я излагала им наши неудачи с разлагающимся на глазах трупом, алхимические экзерсисы и волшебство камеры-обскуры, они ни разу не шелохнулись.
— Когда же сей шедевр будет явлен публике? — поинтересовался Родриго.
— В праздник Пасхи в Верчелли Бьянка Сфорца, христианнейшая императрица Священной Римской империи, впервые за сорок пять лет представит паломникам реликвию савойского рода — Лирейскую плащаницу.
— Значительно усовершенствованную, кстати, — заметил с сардонической усмешкой понтифик.
— И превосходящую все мыслимые пределы, — добавила я. — Думаю, наше творение вкупе с маниакальным святошеством Савонаролы обеспечит первоначальный успех нашего сговора.
— Что ж, — выпрямившись в кресле, вымолвил Папа, — пришла пора мне ознакомить вас со второй частью его фабулы. Первая была, скажем так, научного свойства, а вторая, думается мне, по характеру скорее политическая, стратегического толка.
«Политическая?» — про себя озадачилась я. Из всех общественных наук политика, сильная сторона у Лоренцо, у меня оставалась самым слабым звеном.
— Мой братец Лодовико Il Moro, — сообщил Асканио, — из жадности и мести привел в действие цепную реакцию в высшей степени нежелательных событий, которые неминуемо скажутся на всей Италии. И поскольку остановить их никак невозможно, мы изыскали благоприятный способ употребить их себе на пользу. Но в этом нам снова понадобится художественный дар вашего Леонардо.
— Равно как и непомерный аппетит Савонаролы к самовозвеличиванию, — добавил Его Святейшество.
— И то и это мы имеем в избытке, — сказала я.
Родриго откинулся на спинку кресла и забарабанил пальцами по его позолоченному подлокотнику в виде когтистой лапы.
— Что вам известно о французском короле Карле? — спросил он.
— Ничего, кроме его репутации завистника и распутника, — удивленно ответила я.
Родриго и Асканио заговорщицки переглянулись.
— Умножьте это во стократ, — с натянутой улыбкой сказал кардинал, — и представьте себе действо, в котором и Il Moro, и король французский, и Савонарола станут невольными участниками, вместе приводя нашего любимейшего проповедника к трагическому финалу.