Впрочем, это было очень скудное утешение. Все последующие дни я провела так, словно меня поглотил черный омут тоски. Я почти постоянно спала, а если ела, то все исторгала обратно. У меня нещадно болели груди, молоко стекало по ним, подобно слезам, пятная ночные рубашки и постельное белье. Магдалена обеспокоенно квохтала у моей кровати, уговаривая меня встать и немного встряхнуться. Папенька тоже частенько навещал меня в моей спальне. Вид у него был побитый и беспомощный, за три дня он постарел лет на десять. Бывали моменты, когда я, лежа на постели, увещевала свое сердце перестать биться или воображала с чрезвычайной дотошностью, как одеваюсь, иду среди холмов к тому месту, где мы с Пьеро зачали Леонардо, вхожу в воды реки и утопаю в ней.
Я беспрестанно горевала о себе, но однажды утром суетливый возглас Магдалены вывел меня из обычного помраченного забытья:
— Катерина! Очнись! К тебе гости!
Гости? Кому понадобилось навещать меня?
— Хватит лежать! Умывайся, живее! — Она принесла плошку воды и щетку, которой обычно расчесывала мои спутанные волосы. — От тебя дурно пахнет. Нет, так не годится…
— Кто там, тетя? — все еще спросонья пытала ее я.
— Его брат, брат!
— Его брат? — непонимающе переспросила я.
Но прежде чем я успела сообразить, что к чему, на пороге спальни возник Франческо да Винчи. Он комкал в руках свой берет, а позади застыл папенька с до того ошеломленным видом, что я совсем потерялась в догадках.
Франческо отчего-то сильно тревожился, словно конь, углядевший под копытами змею. Он робко вошел и отвесил мне легкий поклон. Я приподнялась на постели. Магдалена, подхватив плошку с водой, деликатно взяла папеньку за локоть и увела его прочь. Только когда их шаги на лестнице стихли, Франческо заговорил.
— Катерина… — обратился он ко мне, но тут же снова смолк.
Я глядела на него, словно пораженная немотой.
— Катерина, прости, что все так получилось…
— Тебе-то к чему просить прощения? — Я удивилась, что ко мне вернулся голос, но еще больше тому, насколько горько он прозвучал.
— Просто ужасно, что они забрали у тебя сына. Но еще ужаснее… — На этих навевающих жуть словах Франческо опять споткнулся.
— Что еще ужаснее, Франческо? Говори!
— Ребенок не хочет сосать. Он не берет грудь.
— Кто его кормилица? — Я немедленно откинула одеяло и спустила ноги на пол.
— Анджелина Лукази. Она добрая женщина, она очень старается покормить младенца, но он…
— Леонардо! — свирепо прошипела я. — Зови его по имени!
Франческо чуть не плакал. Он потер лоб, сжал руками виски.
— Леонардо мучается, он голоден. Если он не поест…