— Где же монахи? — нетерпеливо спросила я.
Присутствие церковников на праздничных гуляниях в Винчи, пусть гораздо более убогих, чем это, всегда бросалось в глаза. Здесь же, на флорентийском фестивале, мне бросилось в глаза их отсутствие.
— Монахам тут совсем не место, — ответил Бенито с нескрываемым презрением. — У церкви свои празднества, совершенно особые. Посмотри-ка туда! Вон она, Королева дня!
«Поговорили о церковниках, и довольно», — улыбнулась я про себя и залюбовалась невестой Лоренцо, на мой вкус самой милейшей девушкой на всем белом свете. Будь я мужчиной, сама, наверное, влюбилась бы в нее. Ее мягкие локоны оттенка предзакатного солнца ниспадали на белые округлые плечи. На приятном лице выделялся точеный остренький носик, а щеки и подбородок имели приятную округлость и были совершенны. В глазах девушки плескалась радость.
И кто бы на ее месте не радовался? Убранство девушки было под стать принцессе — небесно-голубые и белые шелка, усыпанные сотнями жемчужин. Издали я не разглядела цвета глаз девушки, но не сомневалась, что он вторит ее одеянию. Вся воплощение величавого достоинства, она опустилась на предназначенный для нее золоченый трон. Пораженная публика затаила дыхание, глядя, как восемь ливрейных носильщиков подняли трон на плечи и понесли по крытым пурпурной дорожкой ступеням в центр площади, где и установили лицом к зданию Синьории в центре обтянутой бархатными канатами площадки. Восседающие под галереей дворца сановники при виде красавицы одобрительно закивали.
Вдруг толпа на площади оживилась, и раздались ликующие возгласы. Из-под арки дворца показался молодой наездник. Юноше — я в жизни не видела никого красивее — от силы было лет шестнадцать. Коротко остриженные белокурые волосы курчавились на его благородно посаженной голове, а линия подбородка и скул поражала четкостью, словно высеченная резцом. Правда, царственная прямая посадка всадника совсем не вязалась с его широкой мальчишеской ухмылкой. Юноша приветственно помахал публике, не скрывающей своего обожания.
— Джулиано, — шепнул мне Бенито, откровенно трепеща от восторга, — младший брат Лоренцо. Они с ним лучшие друзья и будут вместе править, когда Пьеро умрет.
Истошно загудели дудки и трубы, перекрывая все звуки, но следом к музыке примешался странный гул. Я поняла, что все голоса на площади зазвучали в унисон, сливаясь в один невообразимый рев. Зрители, рассевшиеся по крышам, подоконникам и перилам галерей, подхватили этот восхищенный вопль, выкликавший одно слово: «Лоренцо!» — так что вскоре уже вся площадь хором скандировала: «Лоренцо! Лоренцо! Лоренцо!»