– Чего?!!
Женька вспыхнула, слезла с подоконника и повернулась к Кристине спиной. Её плечи дрожали от возмущения, а руки в карманах судорожно сжались в кулаки. А еще, называется, подруга! Сговорились они, что ли?
Кристина заулыбалась понимающе и обняла Женьку сзади за талию.
– Я пошутила, Ковалева, – примиряющее сказала она прямо в Женькино ухо, – не злись. Только я всё равно не понимаю, какое тебе дело до того, с кем она спит?
– Такое, – Женя резко развернулась в кольце Кристинкиных рук, и уставилась на неё возмущенным взглядом, – мне всё равно, с кем она спит. Но я не понимаю, почему она мне не сказала? Знали все, кроме меня.
– Может быть, она просто боялась?
– Чего?
– Твоей реакции. Посмотри на себя – и поймешь, что она не зря боялась.
– Но я бы всё равно рано или поздно узнала, – возразила Женька.
– Вероятно. Но видимо, для Лёки милее оказался вариант «поздно».
Слезы лились по щекам, не остановишь. Сергей и Макс поочередно посматривали в зеркало заднего вида, но тактично молчали – понимали, что сейчас вмешиваться не нужно. Женька тихо плакала, прижавшись лбом к оконному стеклу.
Она плакала не от боли, и не от горя – плакала по своей юности, по свежим и чистым чувствам, и пожалуй только сейчас – по Леке. Первый раз – по той Леке, которую помнила и которую почти забыла.
– Было время, когда я умела чувствовать, – сказала вдруг она вслух, – и тогда была способна правда встречаться с людьми. А потом все умерло, и я разучилась.
Молчание было ей ответом. Да и что говорить? И так ясно.
На кладбище они приехали уже когда совсем стемнело. С трудом нашли в темноте оградку, зашли внутрь и в молчании присели на корточки перед обелиском. С него – белоснежного – как и раньше улыбалось задорное Лесино лицо, и блестела золотом старая надпись:
«Твоя беда – моя беда
Твоя душа – моя душа
Твоя боль – моя боль
Что бы ни было
Навсегда
Вместе»
Женя больше не плакала. Она сидела, вцепившись ногтями в ладонь Сергея, и судорожно сглатывала горлом боль. Почему-то тяжело было смотреть на Лесино лицо – совсем не соответствовала веселая фотография трагичности своего расположения.
– Сколько лет? – Прохрипела вдруг она.
– Пять, – тихо ответил Макс, – пять лет, один месяц и восемь дней.
Сергей молчал.
– Прости, что не принесли тебе цветов, – сказала Женя, и оба мужчины посмотрели на нее, – мы просто торопились, и… не принесли.
Они переглянулись и поняли: не к ним она обращалась, а к Олесе.
– Я… Я помню о тебе, Леська. Каждый день я помню о тебе. И если бы ты знала, как мне тебя не хватает…
Она говорила короткими, отрывистыми фразами, и от этих фраз перехватывало дыхание и сдавливало грудь.