– Я родила дочку, знаешь? Ей уже два годика, и она чудесная девочка, я очень ее люблю. И она никогда не заменит твоего… нашего ребенка. Того, который лежит здесь с тобой. Но она есть, и… и это значит, что надежда есть тоже.
Женя подвинулась вперед и опустилась на колени, а после опустила ладонь на золотые буквы.
– Леська… – прошептала она, и голос ее дрогнул. – Я ничего не забыла, Леська. Я помню тебя, помню все что ты делала и что говорила. Я немного… отклонилась от курса, Лесь, после твоей смерти я осталась одна и не знала… не смогла справиться. Но теперь я поднимусь. И сделаю все как надо. Леська…
Она почувствовала, как сильные руки обнимают ее сзади и прижимают к себе. На плечо упали чьи-то слезы.
– Я только хочу сказать еще… Где бы ты ни была, знай, я… Мне тебя очень не хватает. И я… Я люблю тебя. Я очень тебя люблю, Лесь.
И – прорвало, вырвалось наружу, стискивая и размыкая, ударяя и отпуская одновременно. Женьку трясло всю – от кончиков пальцев до макушки, и слезы лились так, что заливали лицо.
– Почему ты ушла? – Закричала она, содрогаясь в рыданиях. – Почему ты меня бросила? Ты так нужна была мне, и до сих пор нужна. Почему, черт возьми, ты меня бросила?
Слезы перешли в вой – она обняла обелиск обеими руками, и прижалась к его холоду щекой.
– Почему ты ушла? Я не могла без тебя, я не могла, я не хотела… Почему ты ушла от меня? Почему?
И не было ответа на эти «почему», но вместе с ними откалывались от души застарелые шкурки боли, откалывались и поднимались вверх, и выходили наружу слезами, зарапая глаза и оставляя царапины.
Она долго еще плакала, уткнувшись носом в обелиск, и выла, и ругалась, и снова принималась плакать. А потом позволила друзьям взять себя за руки, поднять и повести к машине. И когда, уже у ворот, оглянулась, то увидела, как последние лучи солнца играют на обелиске, и совсем иным смыслом окрасились старые буквы:
«Что бы ни было
Навсегда
Вместе»
Что бы ни было. Где бы ни было. Как бы ни было. Смертью не заканчивается дружба. Смертью не заканчивается любовь.
Смертью начинается память.
Инна Рубина катастрофически опаздывала на работу. И, конечно же, как любой пунктуальный и ответственный человек, делала она это ровно в тот момент, когда опаздывать было категорически нельзя, когда даже малейшее опоздание было смерти подобно, не говоря уж об Инниных двадцати семи минутах.
Конечно же, она не была виновата – трудно было бы обвинить ее в том, что именно сегодня утром Даша проснулась с температурой, напуганная бабушка позвонила, конечно, Инне, и пришлось ни свет ни заря нестись за город, на дачу, трясясь от плохих предчувствий и молясь, чтобы бабушка как всегда сгустила краски.