— Бойцы наловили, товарищ комполка, — сказал Иван Ильич.
Поткин нагнулся и взял рыбу.
— Фунтов на десять… Славная уха будет! — проговорил он, бросая рыбу и повертываясь к Ладыгину. — Ну как деда?
— Плохие дела, товарищ комполка.
— Что, старики остаются?
— Сегодня Назаров ушел.
Поткин с сожалением покачал головой.
— Да, жаль… Комиссар вот говорит, что они со своей земли не хотят уходить. Побили, мол, Деникина, и с нас, значит, хватит… Жаль, хорошие ребята были…
— А ты с ним говорил? — спросил Ушаков Ладыгина, пытливо глядя на него карими, монгольского разреза глазами.
— Ну как же!
— А он что?
— Известно что: хозяйство, мол, разрушено, разбито.
Во дворе послышались шаги. К ним шел черный как жук приземистый человек в накинутой на плечи лохматой бурке. Это был командир третьего эскадрона Карпенко.
— Вы меня требовали, товарищ комполка? — спросил он, подойдя к Поткину и глядя на него черными хитроватыми глазами.
Поткин сердито взглянул на него.
— Требовал. Что такое опять у тебя случилось? Жители приходили, жаловались — забор, мол, поломали.
— Да ну их, товарищ комполка! Брешут! У них доску возьмешь, они кричат: «Заборы палят!»
— Ты все же смотри, — строго сказал Ушаков. — Читал последний приказ?
— Читал. — Карпенко, стараясь скрыть смущение, переступил с ноги на ногу.
— Ну вот. А раз читал, то смотри в оба. А не то трибунал. Так-то…
Наступило неловкое молчание.
— Разрешите взойтить! — послышался от ворот сиповатый старческий голос.
Поткин повернулся на голос. В открытых воротах стоял дежурный по полку командир взвода Захаров, пожилой, добрейшей души человек, прозванный бойцами «папашей» за то, что звал всех сынками.
— Заходи. Чего тебе? — спросил Поткин.
— Разрешите доложить, товарищ комполка. Прибыли красные офицера. Три человека, — доложил Захаров, подойдя к командиру и придерживая руку у шлема.
— Сильно!.. Где они?
— А вон у штаба стоят, — показал Захаров.
На противоположной стороне улицы, у палисадника, окружавшего большой дом штаба полка, стояли Вихров, Дерпа и Тюрин.
Поткин и все остальные молча оглядывали молодых командиров. На них были длинные, щегольские кавалерийские шинели, туго стянутые желтыми боевыми ремнями, аккуратно сшитые фуражки и хромовые сапоги с блестящими шпорами. Тут же стояли чемоданы в чехлах.
— А ведь ничего себе ребята, — заметил Ладыгин. — Видно, их там основательно жучили… Карпенко, ты себе будешь брать командиров?
— На черта мне нужны эти фендрики! — отмахнулся Карпенко. — Ворон пугать? И не поймешь, что они такое. Не то старые офицера, не то черт те что! Они же в первом бою убегут, «мама!» закричат.