— Ага.
— Ты вроде муж при ней? Митька помолчал и сказал:
— У нас с ней полная солидарность. Вот войну кончим — поженимся.
— Та-ак… А Саша как же? Ты, помнишь, все говорил, что она тебе своей косой за сердце зацепила.
Митька вздохнул.
— Ну, что Саша! Саша — барышня образованная. А я что? Эх, кабы скорей выучиться!.. Книжки вот теперь читаю. — Митька вытащил из кармана и показал Харламову тонкую книжечку.
— Но? — удивился Харламов. — А я не видал у тебя. Кто дал?
— Она и дала. «Прочти, — говорит, — а потом при случае мне расскажешь». Очень интересная книжечка. «Гарибальди» называется.
— Видал, как она Мише Казачку кисет-то расшила? — спросил Харламов.
— Видал… Покурим, Степа?
— Давай.
В задних рядах эскадрона, где ехали Кузьмич и Климов, тоже шли разговоры.
— Да. Спасибо товарищу Ильвачеву. Выучил меня грамоте на старости лет, — говорил Климов. — А то ведь только ноты и знал да фамилию расписаться. Был, как говорится, дурак дураком и уши холодные. Срамота, одним словом. Теперь хоть человеком стал.
— Факт! — пыхнув трубочкой, согласился Кузьмич. Он с покровительственным видом взглянул на приятеля. — Куда способнее образованному человеку. Вот, скажем, я, Василий Прокопыч, не поступи на действительной по медицинской части, ну и был бы пень пнем. А теперь все науки прошел и с каждым доктором свободно могу себя чувствовать, а перед другим, факт, и превосходнее себя окажу.
— Хорошая ваша наука, Федор Кузьмич, — сказал трубач.
— Медицинская наука всем наукам наука. Одним словом, тенденция, — веско заметил лекпом.
— Конечно дело, — поспешил согласиться Климов. — Ребры человеку вынать или там чего другое — это ведь не раз плюнуть.
— Вот я и говорю, с точки зрения.
— Да…
— Василий Прокопыч, глядите, что это там за город виднеется? — показал лекпом.
Вдали под пологим склоном поля сияли в солнечном мареве золотистые купола колоколен.
— А пес его знает… Стойте-ка, я сейчае у Вихрова спытаю.
Трубач выехал из строя, съездил в голову колонны и вскоре возвратился обратно.
— Узнали? — поинтересовался лекпом.
— Узнал, Федор Кузьмич. Умань это. Вихров говорит, здесь нам дневка.
— Умань? А-а… — Кузьмич покачал головой. — Значит, приехали. Факт!
Вдали послышался звук орудийного выетрела. Кузьмич встревоженно взглянул на приятеля.
— Слышите, Василий Прокопыч? — спросил он с опаской.
— Тяжелая бьет. Видать, фронт близко, — спокойно ответил трубач.
В передних рядах запели песню. Митька Лопатин прислушался и подхватил:
… Заплакала моя Марусенька
Сбои дивны очи…
Ехавший по левую руку от него старый боец Барабаш с досадой сказал: