В то время как 10-я армия отходила на левый фланг Южного фронта, Деникин накапливал силы для перехода в общее наступление…
Хотя Харламов и остальные бойцы и были уверены в том, что Царицын оставлен временно, все же это обстоятельство действовало на них угнетающе. Дрались они, не щадя живота, и только огромное превосходство в живой силе противника вынудило их к отступлению. И вот они стояли, опустив головы, в то время как старик и мальчик с тревожным выражением смотрели на них. Громкий голос, раздавшийся неподалеку, заставил всех встрепенуться.
— Какие могут быть разговоры?! — кричал тот самый кряжистый человек, который раньше командовал цепью. — Второй взвод, выделяйте полевой караул!..
Что? Кто там заругался?.. Назаров? Сапоги плохие? А у меня разве лучше? Какой же ты есть сознательный боец революции? А ну, собирайся! Да смотри у меня…
— Это кто ж такой шумит? — поинтересовался старик.
— Наш эскадронный командир. Товарищ Еременко, — сказал боец в буденовке.
— Строгий, видать?
— Наши ребята тихих не любят.
— Чего ж мы стоим? — спохватился Харламов. — В ногах правды нет. Давайте сядем. — Он отпустил подпруги у седла и присел к остальным, придерживая поводья в руке.
Солнце садилось. С юга протянулось длинное белое облако. Зной давно спал, и поднявшийся ветерок ласкал почерневшие лица бойцов.
— Эх, чаю бы зараз напиться, да с топленым молоком! — вслух подумал Харламов. — Один бы самовар выпил.
Старик вздохнул и сожалеюще покачал головой.
— И что бы мне пораньше пойти, — произнес, он раздумчиво. — Придется теперича с пустыми руками домой ворочаться.
— И Рыжик наш убежал, — подхватил мальчик.
Но тут со стороны что-то шарахнулось, и пес с радостным визгом бросился к мальчику. Он облизал ему руки, губы и кинулся к старику.
— Дедунь, гляди, Рыжик пораненный! — вскрикнул мальчик.
Пес жалобно заскулил, поджимая залитую кровью заднюю ногу. Потом он приселки, изогнувшись, стал зализывать рану.
— Ничего, залижет, — успокоил Харламов. — У нас в станице один пацан, стало быть, на гвоздь наступил. Так пятку вот как раздуло, и кость загнила. Вот бабка одна говорит: «Дай кобелю полизать». И что же? Дня через три как не было раны. Слюна у них такая.
— Комбриг! — предупредил боец в буденовке.
Из степи ехал всадник. Он останавливался у сидевших и стоявших бойцов, говорил с ними что-то и ехал дальше. По мере того как он приближался, можно было разглядеть его круглое бритое лицо с широко поставленными небольшими светлыми глазами. От всей его горделивой осанки, небрежной, какой-то скифской посадки так и веяло Запорожьем и бескрайними просторами Дикого Поля. Он был в кубанке ив чекмене, поверх которого тянулась наискось через всю грудь широкая красная лента.