— Что?
— Она тебя любит, йе-йе-йе, а не меня.
Буркнув что-то, Мануэл сел за стол и оперся на него обеими руками. Жорже пожалел, что поправил его: еще разозлится и не угостит пирожными.
— Ну, что у нас сегодня? — осведомился Мануэл.
Жорже вновь сунул сигарету в рот и заглянул в бумаги.
— Все та же Мария Антония Мединаш, — сказал он и моментально понял, что угадал, с чего начать.
— A-а, да, — сказал Мануэл и нахмурился, точно припоминая, — девушка из Ригенгуша…
— Блондинка… с голубыми глазами.
— А я думал, что там одни арабы, — сказал Мануэл.
— Только не она, — сказал Жорже и облизнулся.
— Ладно, заткнись и съешь пирожное, — сказал Мануэл.
Жорже развернул кулек и взял два пирожных.
— Вкуснота. Легкий запах корицы в нашем офисе не помешает.
— Пусть приведут эту Мединаш, — сказал Мануэл.
Жорже потянулся к внутреннему телефону.
— Хочешь поговорить с ней или…
— Нет, только понаблюдаю, — сказал Мануэл.
Девушка стояла в комнате для допросов. Жорже поставил ее поближе к зеркалу. Мануэл вглядывался в ее лицо, осунувшееся от бессонницы. Голубые глаза припухли и ввалились. Яркая лампа заставляла ее часто моргать. Волосы девушки уже лоснились от грязи. Она была напугана, но старалась этого не показывать. Мануэл испытывал к ней жалость, смешанную с восхищением. Она стояла расправив плечи, в узкой серой кофточке, обтягивающей высокую грудь; юбка на ней была длинная, по щиколотку, а туфельки легкие, черные, аккуратные. Она была стройная и, несмотря на немытые волосы, производила впечатление чистоты.
Жорже начал все с тех же, уже набивших оскомину вопросов. Он допытывался, как к ней попали экземпляры коммунистической газеты «Аванти», обнаруженные в ее вещах при посадке на паром в Каиш-ду-Содре. Она отвечала все то же — что ничего не знает, что пачку газет взяла по ошибке. Нет, никто ей их не давал. Никаких имен она не знает. Где и кто печатает газету, тоже не знает. И не знает, где они ее хранят.
Жорже мучил ее часа два. Она стояла на своем. Когда он не знал, о чем еще ее спросить, то бил по щекам, заставлял делать приседания, пока она не начинала плакать. На третьем часе допроса он отправил ее обратно в камеру.
Охранник уложил девушку на жесткий деревянный топчан, привязал ремнями и приладил к ее голове наушники.
Сквозь щель в двери своей камеры за всеми этими манипуляциями наблюдал Фельзен — ему было любопытно, потому что с ним самим вот уже два года ничего не происходило. Интересовала его и девушка.
Жорже и Мануэл отправились обедать. Они съели рыбу и выпили белого вина. После обеда допросили еще четверых заключенных, и в пять часов Жорже отправился домой. Мануэл же спустился в камеру к девушке.