— Впрочем, кто знает, может быть, я предоставил вам возможность создать свою букашечью религию. Возможно, чья-то пара глаз в предсмертной агонии, глядя вверх, в трубу микроскопа (ведь для вас микроскоп — это телескоп), увидела мой огромный студенистый карий глаз? Может быть, кто-то из вас счел его букашкобожьим и в результате почувствовал себя букашечьим Христом: «Отче, отче, почему ты меня покинул?» И если сквозь щель в ящике выглянул бы некий букашечий апостол, то он мог бы, к примеру, тебя, грибной султан, провозгласить спасителем рода насекомого. И в дальнейшем воспоследовал бы букашечий Ватикан, букашечьи Канты и Кьеркегоры, разглагольствования об имманентном трансцендентализме и свободе воли, а также онтогенетические доказательства существования бога. А другие букашечьи господа посвятили бы себя, напротив, воинствующему атеизму. Борьбу со сверхъестественными силами я всячески приветствую, но должна ли она принимать такие брутальные формы, — усмехнулся Мати, обозревая ущерб, нанесенный собранию. — Отвратительные осквернители праха, — гремел он. — Нет конца мерзостям мира! Я опасаюсь, что здесь, в собрании, завелись так называемые музейные жучки, которые специализировались на столь богомерзком поприще, как пожирание распятых. Где твоя совесть, пакостный музейный жучок, неужели же вид этого некрополя не приводит тебя в трепет?! — И Мати посыпал коллекции гексахлораном и нафталином.
Однако по-своему этот наглый музейный жучок, дьявольски неустрашимое создание, заслуживал уважения: бродит себе меж пришпиленных собратьев, взбирается вверх по булавке и кидается жрать. Среди людей, кажется, не бывает столь безбоязненных особей.
Вскоре от насекомых мысль Мати, вернее всего, перекинулась бы на энтропию: выбор между противным природе самопожертвованием и энтропией во имя некоего грядущего откровения — это ведь столь невероятное деяние, что термодинамические и энтропические основания для него могли бы стать темой для великолепного словонагромождения. Да, вероятнее всего, так бы и было, если бы Мати вдруг не заметил, что к его крепости подъезжает микроавтобус. Лик букашечьего бога нахмурился.
Рядом с шофером сидела Вероника.
Чего еще ей надо? Мати терпеть не мог, когда нарушали его утреннюю свободу, да и кому это может нравиться? Он быстро убрал свои коллекции и звукозаписывающие принадлежности на полку и задернул занавеску.
— Утро доброе, Мати! — прощебетала Вероника с улыбкой, такой ослепительной, что Мати тут же решил: добра не жди. — Как тебе здесь спится-то? Не мерзнешь? — И сама ответила: — Нет, я вижу, у тебя здесь полный комфорт. Может, еще одно одеяло нужно?