К тому времени мы вернулись на Коммершиал-роуд, шум которой грозил поглотить мое имя, если он произнесет его снова. Продолжал ли он произносить его? Не знаю, но уж явно не только уличный шум вывел меня из себя, приведя в расстройство все мои чувства, как это было в храме перед явлением Сета.
Помню, как, шатаясь, я вошел в аллею, желая заставить угомониться мир и его вместе с ним, ибо, хотя мы нашли Тамблти, а точнее, он нашел нас, возник вопрос: что нам делать теперь?
Обезумевший от страха Кейн непрестанно задавал вопросы, и, хотя я видел, как шевелятся его губы, слова казались мне какой-то бессмыслицей, и я не мог ответить. И чем крепче он сжимал мою руку, стараясь поддержать и меня, и себя, тем отчетливее я ощущал — нет, чуял… запах цветущих апельсинов. В Уайтчепеле! Бред!
Когда Кейн выпустил мою руку — он сказал, что я вырвал ее, — запах исчез, но, привалившись к кирпичной стене и наткнувшись на выступ, к счастью не острый — он меня не поранил, — я тут же ощутил новый запах: горький запах пережженного кофе. И все это время стук швейных машин поднимался от низкого окошка волнами белого света.
«Сто-кер, Сто-кер».
Зов раздавался не ближе и не громче, чем раньше, но это был единственный звук, остававшийся четким и настойчивым.
Рельсовые тележки громыхали где-то невдалеке, и их тарахтение леденило мне кончики пальцев, язык ощущал терпкий вкус органно-шлифовальной музыки. Все мои чувства снова смешались, в результате чего весь мир утонул в сомнении: теперь я представляю, как сходят с ума.
Да, в прошлую субботу на улицах Уайтчепела я пережил настоящий страх, ибо всерьез полагал, будто теряю рассудок.
Спотыкаясь, я шагнул в глубь аллеи и прислонился к фонарному столбу, в свете которого небольшая толпа смотрела, как пожилой мужчина демонстрировал трюки с дрессированной белой крысой. На меня никто не обратил внимания: сочли за пьяного.
Кейн, бедняга Кейн пытался понять, что со мной происходит, но его слова и прикосновения лишь ухудшали мое состояние. Я видел страх на его лице, но не мог его успокоить. Он боялся за меня, но полагал, что мое состояние вызвано близостью нашего врага, а потому всматривался в толпу, в дальние тени, пытаясь разглядеть Тамблти. Я же в это время мог лишь цепляться за фонарный столб, таращась на мужчину и его крысу. На каком языке он говорил? На итальянском? Не могу сказать, знаю только, что его слова виделись мне зелеными, как молодая листва. И я, как зачарованный, продолжал следить за этим действом.
С помощью белой тряпицы крысу на толстой доске удалось последовательно уподобить старухе, монаху и облаченному в саван трупу. «Сто-кер, Сто-кер». Зрелище сопровождалось смехом и одобрительными восклицаниями, но, когда мужчина снял кепи и начал обходить публику, она тут же слилась с тьмой и исчезла. «Сто-кер. Сто-кер». Мы тоже покинули аллею, и тут я потерял сознание. Упал прямо в грязь, поэтому какому-то постороннему человеку, гораздо более сильному, чем Кейн, пришлось усадить меня в экипаж.