Различим был и дрожащий голос Кейна, так же как и голос Торнли. Все остальные намеренно гундосили вразнобой. Мы надеялись, что этот ужасающий диссонанс поможет сбить изверга с толку, и это, кажется, сработало. Во всяком случае, когда я отвернулся от еще качающихся весов, на которые положил сердце, и взял лежавший рядом с ними кукри, Тамблти все еще стоял на коленях, словно молился. Он не шелохнулся, когда я обошел его сзади и, наклонившись, шепнул: «Кровь смывают кровью», после чего поднял руку и вонзил нож в его горло с левой стороны, а потом изо всех сил потянул его вправо. О, как она хлынула, как брызнула на белые одеяния находившихся на возвышении!
Кейн отпрянул.
Сперанца поднялась и бросилась к актрисе, у которой не выдержали нервы и подогнулись колени. Торнли, однако, сохранил хладнокровие. Пенфолд с Харкером тоже не потеряли самообладания, когда я вырвал кукри и, снова обойдя Тамблти, вонзил нож в его сердце. О… то была работа мясника! «Самому б забыться, чтоб происшедшего не вспоминать!»[256]
И сейчас, по прошествии не одной недели, когда я пишу эти строки, рука моя дрожит. Даже теперь я продолжаю ощущать, как сталь проникает в тело, слышу ужасающий, мерзкий звук разрываемой плоти, вижу нанесенную мной смертельную кровавую рану. Да, до того случая мне многократно приходилось наносить на сцене удары ножом с убирающимся в рукоять клинком. Да, я упорно внушал себе, убеждал себя в том, что нынче, с моим кукри, сделал то же самое, но нет, это было совсем не так.
Сила удара не отдалась назад в мою руку, как это бывало на сцене, но, напротив, вся ушла вперед, в сердце Тамблти, и я ощутил, как разорвалась плоть, пронзенное сталью сердце медленно перестало биться и через мою руку, через собственное сердце в мой мозг перетекло осознание состоявшейся, вызванной мною смерти. Я преуспел.
Моя одежда была красной и мокрой, так же как и мои ладони, скользившие по рукояти кукри, который я в конце концов выпустил из рук. Темная кровь стекала по клинку, глубоко вошедшему в тело Тамблти. Его руки, сжатые в кулаки, вцепились в рукоять. Он содрогнулся и замер.
Я стоял, в то время как изверг клонился вперед к алтарю. И наконец, упав, навалился на него всей тяжестью, вдавливая кукри еще глубже. Тамблти был мертв, безоговорочно мертв. Но что теперь с его демоном, с Сетом, лишившимся таким образом пристанища?
Последовала тишина, столь же глубокая, сколь недолгая.
И тут одно из полотен с треском разорвалось, распалось на части — на нем была изображена ложная дверь, которая теперь распахнулась по одному из швов. Но Сет не мог уйти так легко, и все остальные полотна постигла та же участь.