Должен сказать, что все это выглядело довольно глупо, а поскольку мешанина из большого количества мифов и метафор сбивала с толку, я испытал облегчение, когда Иерофант перешел к собственно обряду. Как он сказал, к очистительному ритуалу Нерожденного.[134]
Иерофант подготовил храм. Адепты знали свои места и молча их заняли. Столист обошла храм по часовой стрелке, разбрызгивая воду с кончиков пальцев. Констанция в качестве Дадуш, проходя в противоположном направлении, кадила благовониями. Встретившись, они поклонились друг другу, после чего Керикисса, стоявшая к западу от алтаря, воскликнула:
— Гекас, гекас эсте бебелой!
И очистительницы с водой и благовониями еще три раза обошли храм кругом.
Подойдя поближе ко мне и Тамблти, Иерофант, последовательно начав с востока, обратился к сторонам света, открыл массивную книгу в кожаном перелете и зачитал:
— Свят ты есть, Владыка Вселенной.
— Свят ты есть, природой не сотворенный, — это было сказано уже при обращении на юг.
— Свят ты есть, великий, могущественный, — к западу.
— Свят ты есть, Владыка света и тьмы.
После последних, изреченных лицом к северу слов он снова обратился к востоку и, сотворив над головой каббалистический крест, воскликнул:
— Тебя я призываю, Нерожденный.
И все адепты вторили ему:
— Ты, который создал землю и небеса. Ты, который создал ночь и день. Ты, который создал тьму и свет.
Остальные молчали, а Иерофант продолжил:
— Ты есть Осорронофрис, которого никто никогда не видел. Ты есть Йабас. Ты есть Йапос.
Адепты присоединились к этому заклинанию и в один голос возгласили:
— Ты разграничил справедливое и несправедливое.
— Ты создал женщину и мужчину.
— Ты создал семя и плод.
— И ты создал людей, которые любят и ненавидят друг друга.
Произошло какое-то движение, но, поскольку суть его и цель так и остались мне неведомы, я не задерживаюсь на нем подробно. Слышен был легкий гул, пение без слов, которое один за другим подхватывали адепты, пока им не наполнился весь храм. Стоять было неудобно, я вспотел, колени и спина болели, а вот Тамблти, стоявшему бок о бок со мной, кажется, все было нипочем. Если он и испытывал неудобства, то ничем не выдавал этого. Зато я ощущал исходивший от него очень сильный запах фиалок. Видимо, он обильно полил себя одеколоном, что, конечно, не могло добавить ему симпатий. Впрочем, тогда я на этот запах особого внимания не обратил.
Иерофант нарочито понизил голос и, придав ему благоговейные нотки, провозгласил:
— Я твой пророк, коему вверил ты таинства, церемонии магии света… Услышь меня… Позволь мне вступить на путь тьмы, дабы, ступая по ней, я обрел свет. Я единственное существо в бездне тьмы, из бездны тьмы вышел я после рождения, из безмолвия первичного сна. И глас веков молвил моей душе: «Я есть Он, творящий во тьме свет, который сияет во тьме, пока его не осознавшей».