— Клади! Мы не хотим, чтобы швабы вернулись из-за Моравы!..
Гуменный открыл ящик и положил в мешок учителя несколько снарядов. Вторым подошел старичок-«екатеринославец» и, подмигнув старшине, тоже раскрыл свой «сак».
— Гоп, мои гречаники! — приговаривал он за каждым снарядом словами когда-то заученной песни. — Гоп-гоп-гоп!..
Загрузив все мешки, Гуменный набил и свой ранец и скомандовал:
— Марш!
Переправлялись по три человека в маленькой лодчонке. Гуменный сел первый и взял весло. Какая радость — взяться впервые весной за весло, когда река перекатывается под солнцем, полногрудая и свежая, дышащая силой и здоровьем! Голубая река несла маленькую лодку, стремясь отнести ее по течению вниз, в спокойную тишину берегов, в мягкую оживающую весну, до самого Дуная. А Гуменный греб наперерез, беззвучно раскалывая веслом тонкую голубизну неба, отражавшегося в воде.
Переправившись, он остался ждать на берегу. Обратно лодку повел мадьяр, который, видимо, был добрым рыбаком. Он артистически орудовал веслом, и старшина, следя за ним, проникался к гребцу уважением, какое всегда вызывали в нем работящие люди.
Морава мягко билась о берег. Деревья дремали под солнцем. Устав за ночь, Гуменный присел на трухлявую, сырую корягу, глядя на противоположную сторону, где Кацо управлял посадкой. Берег был высокий, обшитый камнем, на нем стояло село, красивое, не разбитое, мирное. Белые домики радовались весеннему солнцу. Старшина вспоминал землянки на родной земле, вырытые на пожарищах. Там целые села перешли жить под землю. «Настроим когда-нибудь и у нас такие домики, — думал он. — Не бесконечно же будет тянуться эта война. Кончим, вернемся домой… Возьмем в руки топоры, пилы, рубанки. Запахнет свежей стружкой…».
В лодке, приближавшейся к берегу, сидел учитель с трубкой в зубах. Его борода сейчас была уже не так красива, она даже стала как будто меньше.
«Любит цивилизацию, — подумал Гуменный, — так пусть хоть раз намнет свою спину для нее. Разве мешок со снарядами так тяжел ради этой высокой цели?»
Когда все переправились, Гуменный еще раз пересчитал подносчиков, и они двинулись в лес узкой просекой. Летом, возможно, кое-кто из них ездил здесь на волах за сеном, а сейчас просека, как и весь лес, была затоплена весенней, талой водой. Молодая вода еще пахла снегом, как первые подснежники. Деревья стояли вокруг голые, но уже чувствовалось, что им хочется зазеленеть. Было тихо, и солнце мирно лежало на водяных полянах. Передовая молчала.
Старшина со своим ранцем шел впереди, разгребая ногами покрытую рябью воду, доходившую до колен. За ним, словно журавлиный клин, растянулись мадьяры. Сгибаясь под своей ношей, они изредка перебрасывались невеселыми словами. Учитель был уже по уши в грязи. Он тяжело дышал, спотыкаясь о подводные коряги. Ему цивилизация, кажется, доставалась труднее, чем другим.