На какое‑то мгновение став свидетелем отголоска прежних времен, в которых его идеальный отец и не менее идеальный крестный издевались над далеким от идеала Снейпом, он испытал что‑то похожее на… нет, не отвращение. Он не мог испытывать подобное ни к отцу, ни к его друзьям (пожалуй, кроме Петигрю). Это было, как уронить в грязь красивую вещь: она не становится от этого хуже, она просто становится грязной. И от этой грязи так хочется ее очистить. И так легко вытереть эту грязь о кого‑то другого. Например, о ненавистного профессора зельеварения. Это так легко: любить тех, кто тебе приятен, и ненавидеть его. Но было ли это так уж правильно? Когда‑то Дамблдор, на пороге войны с Волдемортом, сказал, что скоро им всем придется сделать выбор между тем, что легко, и тем, что правильно. Может, пришло время снова сделать этот выбор?
Что он знал о Снейпе? То, что когда‑то он встал на сторону Волдеморта, принял Метку и был виновен в смерти его родителей. Пусть и косвенно. То, что он с первого дня возненавидел его. И ненавидел все годы учебы. Он всегда придирался к нему и его друзьям, следил за ними, снимал с них баллы…
Спасал их. Спасал не раз. При этом продолжая издеваться.
И все же Гарри не доверял ему. Нельзя просто взять и перечеркнуть семь лет обоюдной вражды. Он не может воспылать любовью к Снейпу просто потому, что тот рисковал жизнью ради него.
«Сложно, как же это все сложно», — подумал Гарри, сам не заметив, как оказался у выхода.
Тропа упиралась в зеркало, за которым он увидел мрачное запустение дома крестного. На несколько мгновений Гарри замер, вглядываясь в картинку. Казалось, что в доме произошло что‑то ужасное. Коснувшись поверхности зеркала, он снова почувствовал себя желе, а потом очутился по другую сторону. Гостиная выглядела как обычно. Еще одна иллюзия зазеркалья.
От облегчения Гарри рассмеялся и сполз на пол. В такой позе его и нашел Люпин.
***
В кабинете директора Хогвартса давно не собиралось так много народу одновременно. В одном из кресел, положив руки на подлокотники, с очень прямой спиной и непроницаемым лицом сидел Северус Снейп. По обе стороны от него, вытянувшись в струну, стояли арестовавшие его авроры. В противоположной стороне кабинета на креслах расположились Минерва МакГонагал, профессора Спраут и Флитвик, рядом с ними по стойке смирно стояла Тонкс. Сам директор, нахмурившись, сидел за своим столом. Несколько секунд спустя в кабинет ворвался Грегори Мэндел, и все сразу пришло в движение: авроры еще больше подобрались, деканы факультетов заерзали в своих креслах, а директор Дамблдор поднялся ему навстречу. Только Снейп остался точно в той же позе, словно происходящее его вообще никак не касалось.