Мысли Вирджинии не многим отличались от тех, что роились теперь в голове Рича, она с тайным восторгом обнаружила, что здесь, в конюшне, они совсем одни. Было тихо, лишь шуршала солома под копытами лошадей, закрытых в своих стойлах.
— Как идут приготовления к охотничьему сезону? — спросила Вирджиния, внезапно подумав о том, что Рич и ее отец быстро нашли бы общий язык. У них так много общего — и матери Рич наверняка бы понравился.
— Полным ходом. Надеюсь, вы еще не отказались от мысли принять участие?
— Нет, хотя я еще не очень хорошо знаю окрестности.
— Не волнуйтесь, со мной вам бояться нечего. Я опасался, вы передумаете.
— Вот как? Почему я должна передумать?
— Учитывая ваши взгляды на охоту на лис… — сказал Рич, в голосе его не было ни тени осуждения.
— Это верно, но здесь уж ничего не поделаешь.
— Мы могли бы устроить охоту с приманкой — тогда собаки будут гнать по искусственному следу.
— Я знаю, что такое охота с приманкой, — сказала Вирджиния с некоторой долей возмущения, — и всецело за, но, к сожалению, здесь я в меньшинстве.
— Боюсь, что так, — согласился Рич. Он стоял, положив руки на спину гнедого жеребца, которому, похоже, нравилось, как Вирджиния почесывает ему морду. — Сомневаюсь, что кто-нибудь захочет принять участие, если заранее сообщить, что мы будем охотиться не на лису, а на искусственную приманку. Суть в том, что ничто не может сравниться с тем ощущением, которое испытываешь, когда несешься на разгоряченной лошади. Охота одно из древнейших занятий человека. Когда-то ему приходилось заниматься этим не ради удовольствия, а чтобы выжить. Думаю, охота пробуждает в нас древние инстинкты. Что может сравниться с возбуждением, которое охватывает тебя, когда ты долго гонишь зверя и наконец он у тебя в руках?
Вирджиния вспыхнула. У нее было такое чувство, что он говорит не о какой-то абстрактной лисе, а о ней самой. Но самое страшное состояло в том, что при этом она не испытывала негодования. Рич прямо пожирал ее глазами, словно понимая, что в его словах она уловит именно тот смысл, который он в них вложил. Он улыбнулся, и в его улыбке не было ни намека на раскаяние.
Молчание становилось невыносимым, хотя и продолжалось всего несколько секунд; казалось, сам воздух был насквозь пропитан переполнявшими обоих эмоциями. Они физически ощущали мощный и опасный, незримый поток, которым ее неудержимо влекло к нему. Когда Вирджиния уезжала в Иденторп, она надеялась, что неделя разлуки излечит ее от внезапной любви, которая становилась настоящим наваждением, однако вопреки ее ожиданиям разлука лишь многократно усилила это чувство.