Какой красивый, богатый полутонами, мужественный и, можно сказать, гипнотизирующий голос! Возможно, это благодаря эмоциям, которые переполняют его владельца, подумала Долли и тут же одернула себя: чем, черт возьми, она занимается? Сейчас не время оценивать достоинства незнакомца, необходимо сосредоточиться на его требованиях.
Скорей всего, он думает, что я воровка, решила Долли, усиленно пытаясь сообразить, как бы достовернее объяснить свое присутствие в его номере.
— Я сожалею… — не очень уверенно начала она и тут же умолкла под его испепеляющим взглядом.
— Что-что? — Недоверчивый возглас эхом разнесся по огромной комнате. Темные глаза с уничтожающим презрением окинули Долли с головы до ног. — Так ты сожалеешь? — едко повторил он и, закинув голову и устремив взор в потолок, воскликнул: — О Господи! Ты должна объяснить мне тысячу вещей, а вместо этого «я сожалею»? — Хриплый, раскатистый смех не предвещал Ничего хорошего, и Долли невольно поежилась, чувствуя, как мурашки холодным ручейком пробежали по спине.
Она метнула взгляд на дверь, разделяющую два номера, мысленно прокладывая путь к отступлению.
— О нет, моя радость! Этот номер не пройдет.
Притворно-нежный, а на самом деле полный ядовитой издевки тон заставил Долли вновь повернуться к незнакомцу. Она видела, как он рванулся с места, отрезая ей путь к бегству, и аура неистовой силы, которая исходила от него, была достаточно убедительна, чтобы удержать Долли там, где она стояла. Не стоит больше провоцировать его, хватит того, что она без приглашения заявилась в его номер.
— Ты не уйдешь, пока не объяснишь мне все. Абсолютно все, — произнес он, чеканя каждое слово.
Долли с трудом проглотила слюну. Она вся дрожала, и, казалось, ничто не может унять эту дрожь. Во рту пересохло, и ей пришлось сделать усилие, чтобы произнести первое слово.
— На самом деле… все очень просто, — начала она, но он раздраженно перебил ее.
— Просто? — Темные глаза горели нехорошим огнем. Он подошел ближе и остановился, глядя на нее сверху вниз. — Два года! Два горьких одиноких года! И ты всего-навсего сожалеешь? Или того лучше — «все очень просто»? — Он задыхался от негодования.
Какие два года, о чем он говорит? Как Долли ни пыталась, она никак не могла сообразить, о чем он…
— Я, право, не знаю, что вы хотите узнать, — робко проговорила она в надежде добиться от него хоть какой-то подсказки до того, как он вновь отвергнет все, что бы она ни сказала.
Кажется, это возымело действие, отметила Долли с облегчением. Взрыв бешенства потихоньку начал стихать. Хотя ситуация все еще выглядела опасной, она постепенно становилась управляемой. Незнакомец улыбнулся ей, но его улыбка была такой же холодной, как и его резкий смех, и вряд ли сулила что-то хорошее. Не дай Бог сделать неверный шаг. Это плохо кончится.