— В таком случае позволь ответить вопросом на вопрос: так ли важно твое сообщение, что мне стоит оставить тебя в живых, хотя ты мне до смерти надоел?
— Да брось! Отец запретил распри между богами… — Юноша запнулся под ледяным взглядом серых глаз Афины. — Моя дорогая сестра, ты же знаешь, я совершенно безобиден!
— Именно это я все время твержу себе. Но чаша моего терпения, кажется, уже переполнилась.
— Я всего лишь хотел позабавиться. Слегка подшутить над любимой сестренкой. Подбодрить тебя, понимаешь? Пожалуйста, не делай этого… ну, ты знаешь, о чем я.
— Знаю. И тебе забывать не следует.
Взор Афины скользнул мимо Гермеса к туалетному столику, где лежал золотой браслет, усыпанный драгоценными камнями. Одна из многих безделушек, жертвенное подношение от какого-то честолюбивого мастера из города, носящего ее имя. Неплохая работа для человека. Наверное, стоило бы даже ответить на его молитвы, вот только Афина не удосужилась запомнить, как его звали. Из-за хлопот с Аресом она совсем забыла о своих смертных почитателях, которые, даже умирая, так уповают на нее. Пора все исправить и восстановить не только разрушенные здания.
— Ах да, и прости за то, что шпионил. Из всех олимпийских богинь ты воистину самая прекрасная. Когда держала натянутый лук, ты была так изящна! Нет, ты была просто совершенна. Это надо было видеть! Любой враг содрогнулся бы, а союзник собрал бы последние силы во имя тебя! — Гермес, встав с ложа, потянулся, чтобы продемонстрировать гибкую юношескую фигуру. — Но согласись, из всех богов самый красивый, конечно, я.
— Будь ты красив хотя бы вполовину от того, что мнишь о себе, ты бы и правда затмил солнце.
— Вот видишь, никто не может со мной сравниться!
— Слышал бы тебя Аполлон.
— Да, он довольно миловиден, — надменно вскинул голову Гермес, — но такой зануда!
— Лучше бы следующая твоя реплика имела отношение к новости, которую ты принес, — заметила Афина, наклонившись к брату и приставив к его груди меч. — Не зли меня, а иначе… Надеюсь, ты уже догадываешься о последствиях.
Посланник богов взглянул на клинок, упиравшийся ему между ребер, потом в немигающие серые глаза богини-воительницы, выпрямился, с подчеркнутым достоинством поправил хламиду и звонко проговорил:
— Речь идет о твоем любимчике.
— О Кратосе? — нахмурилась Афина. Зевс обещал ей самолично приглядывать за спартанцем, а когда придет время — за его памятником. — Что с ним?
— Вообще-то я думал, ты знаешь, принимая во внимание, сколько он для тебя сделал и как ты иногда о нем печешься…
— Гермес!
— Сейчас-сейчас! — Бог слегка вздрогнул. — Вот свидетельство.