С детства ему приходилось надрываться и торопиться. Позже, уже взрослым, рвался за большой зарплатой, напивался, и все это тоже казалось гонкой за чем-то неуловимым.
Непривычное спокойствие бытия, сначала нравившееся ему, потом стало тяготить.
«Что-то не то, наверно, я старею», — думал он и тихо удивлялся себе: зачем развелся с женой, уехал, чего сидит вот так у глухой старухи? Слушая речку и глядя на мигающие звезды, Трофимов грустил, что ни от жены, ни от тех женщин, с которыми он был, у него не родилось сына, никого.
Южные вечера казались ему мудрыми, полными, и среди них он чувствовал себя маленьким и неудавшимся. Трофимов испугался своей неудачливости еще на Севере, но и здесь ничего не изменилось. Он подолгу не спал, ворочаясь на скрипучей кровати, ненавидел стук часов. Пространство, окружавшее его, он чувствовал всем своим существом, и оно угнетало.
Вот в такой момент Козлов — он работал тут же на заводе — посватал Трофимову одну знакомую женщину, и Трофимов ухватился за это предложение.
Как-то после работы Трофимов увидел Козлова, когда тот стоял около уличного лотка с яблоками.
— Хозяйка послала?
— Да, завтра у дочки день рождения, не хватает яблок на пирог.
— Ну, а как с твоей знакомой? — криво усмехнулся Трофимов.
Козлов подумал.
— Ладно, подожди меня здесь, отнесу яблоки.
Трофимов успел заскочить к брату, занял пятерку и купил вина.
Мария Степановна жила на одной из многочисленных улиц, которые щелями тянулись от центра города и выдыхались в низкорослых лесах и кустарниках. Идти им пришлось долго. Речка, которая текла здесь, прижимала их то к одной, то к другой стороне улицы, ее приходилось много раз перешагивать.
Козлов как-то забыл упомянуть о внешности Марии Степановны, и Трофимов смотрел на нее с напряженным и стеснительным вниманием. Ей было сорок восемь, из-за полноты она двигалась немного враскачку, черные волосы ее посерели и казались похожими на водоросли.
Они подали друг другу руки и назвали свои имена, хотя уже знали их. Затем сразу сели за стол. Добротные кушания и водку в графинчиках Трофимов одобрил — жить умеет. За столом Мария Степановна не суетилась. Вилки, нож, соль всегда оказывались на месте. Если она все же выходила на кухню, то являлась оттуда с новым блюдом или графином. Это ему тоже понравилось.
Трофимов прикидывал: как будет есть здесь, спать, как сойдется с ней характером. Выходило вроде все по-человечески.
«И, видно, строга, особенно не напьешься», — почему-то решил Трофимов.
— Я так: дома пей, а на улицах, под ларьками — хуже нет, — словно откликнулась она.