Однажды он услышал шелест вереска и, едва подняв голову, почувствовал толчок. Глаза его расширились, рука потянулась к автомату. Около его ног лежал тот самый финский капрал! Он лежал на животе, и лопатки его вздымались от дыхания. Вот он повернул голову, узнал Алекси и, вздрогнув, вцепился ему в ногу. От страшной боли Алекси выпустил автомат и повалился.
— Отпусти, перкеле[7], или убей! — вскрикнул он, схватился за куст и вывернулся.
Теперь они были лицом к лицу. Лица их были искажены гримасой боли и ожесточения. Оба тяжело дышали, ни один не шевелился, собираясь с силами и сверля глазами недруга.
На щеках капрала была маска запекшейся крови, на виске — черная бороздка от пули.
«Этот черт вчера потерял только сознание, — подумал Алекси. — Он плох… не держит голову прямо. Он не может стоять…»
Алекси стал подниматься на локтях. Капрал черепахой отползал в сторону, в вереск.
— Стой! — прохрипел Алекси.
— Слушай, разойдемся по-мирному, — выдохнул финн.
Алекси рванул из-за спины автомат.
— Это ты зря… Магазин потерял, — спокойно сообщил капрал.
Алекси провел ладонью по ложу и выругался.
Капрал успел отползти на целую сажень. Алекси резко, двумя рывками подволок себя к нему… Капрал пытался вырваться, тянул руку к кожаным ножнам, но финки не было. Наконец Алекси удалось обхватить его запястья. Оба задыхались.
Капрал успокоился немного, уткнулся подбородком в камень.
Алекси увидел его затылок, и руки его разжались, и он тоже бессильно привалился к земле.
Слышно было, как где-то у берега, на озере, плеснула крупная рыба. В вышине шумела сосна.
— Ну что? — спросил капрал, лежа все еще ухом к земле, словно прислушиваясь. — Закурим? У меня, кажется, есть.
Алекси не ответил, глядя как тот, пыхтя, выворачивал карман. Вытащил помятую коробку, спички и положил все перед сержантом. Зажег папиросу. У Алекси защекотало в носу. Невозможно было отказаться, и он тоже взял из коробки папиросу, последнюю. Табак оглушал и пьянил, но через минуту слабость прошла.
— Нам нечего делить, — заговорил капрал. — Разойдемся… каждый к себе…
— Ты пленный.
— Такой же, как ты…
— …и пойдешь, куда поведут.
— На распятие?
— У нас пленных не мучают.
— Знаем мы…
— Плохо знаете. — Алекси с трудом сел, махнул рукой: — Двигай…
— Не могу… Мочи нет…
— Пойдешь.
Огонек надежды, появившийся в глазах капрала во время перекура, погас.
— Не могу. Голова кружится.
— Ползи.
Капрал пополз, перебирая руками.
— Не торопись. Будешь помогать мне. — И Алекси вцепился пальцами в широкое голенище его сапога.
Так они ползли друг за другом. Несколько рывков — и отдых. Тяжелая одышка надолго приковывала к земле обоих. В эти минуты или часы Алекси начинало казаться, что за деревьями мелькают пестрые платья женщин и он их знает — они из его деревни. Они чего-то собирают и надвигаются все ближе и ближе, и вот, наконец, иссеченные морщинами лицо и рука, держащая липпи