с водой, подносит ему к губам… «Пей… Будешь жить…» — произносит женщина, и Алекси очнулся.
На какой-то поляне, где лежали истлевшие деревья, капрал вдруг замер. Алекси потряс его за ногу, но он не шелохнулся. Алекси поравнялся с ним и увидел, что капрал впал в забытье. Из раны на виске капала кровь. Над головой, опьяненная запахом крови, жужжала муха.
Алекси подполз к ольховому кусту, сорвал лист и заклеил им рану капрала. Сам вытянулся рядом. Силы были на исходе, невозможно было оторваться от земли…
Когда он проснулся, был поздний вечер. Тело словно налито свинцом, трудно даже повернуть голову.
Капрал лежал рядом, на спине. Уставясь в небо мутным взглядом, он о чем-то думал.
Думал он, будто медлительно кому-то рассказывая, примерно так: «Стоит ли продолжать? Если узнают, что я из отряда лейтенанта Солкинуоры, этого достаточно. Убьют. Хотя я-то и не убивал никого. Убивал лейтенант Солкинуора. Вырезал пятиконечные звезды на живом теле, показывал всем отрубленную голову красного солдата… И получил пулю в затылок. Пулю от своих. Из чьей винтовки? Не из моей ли „лайки“?[9] Об этом никто никогда не узнает. Но как же долго мы терпели эту тварь…»
Услышав шорох, капрал повернул голову.
Алекси непослушными пальцами разминал суставы.
— Вставай, надо ползти.
— Не ходок я, прикончи уж сразу.
— Не болтай зря. Надо ползти, — повторил Алекси, сунул руку в карман и вытащил завернутые в платок два сухаря. Взял один и разломил пополам.
— Бери.
Капрал не ответил.
— Бери, бери.
— Зачем?
— Ешь.
Капрал взял. Оба медленно грызли сухарь. Капралу, видно, и жевать было трудно.
— Больно?
— В котелке вроде щель, хотя мозги еще не вытекли.
— Как зовут?
— Пекка Хювяринен.
— Откуда?
— Из Каяни.
— Вот как… — Алекси хотелось сказать, что туда, на ярмарку в Каяни, карельские мужики когда-то возили подводы дичи, но Хювяринен произнес:
— Плотник я.
— Рабочий?
— Разве не видно? — Капрал показал ладони.
— Какой же черт принес тебя сюда, в карельские леса? Что, своих мало?
— Солдата не спрашивают… Закон войны…
— Сколько наших убил? — зло спросил Алекси.
— Не считал.
— Дерьмо. А еще рабочий. Из тех же задолизов Гитлера.
Капрал перестал жевать. Сорвал приставший к ране листок и зашипел:
— Слушай, ты… полегче… — Русая щетина у него на подбородке дрожала. — У меня отца в восемнадцатом лахтари убили… До сих пор дразнят красным…
Алекси помолчал. Потом медленно сказал:
— А моего они расстреляли на его собственной пашне. По эту сторону границы, в Карелии. И вот вы, сыновья красных, пришли сюда стрелять в нас, сыновей красных.
— Закон войны… Каждому жизнь дорога… Отпусти ты меня, парень… Повидать бы жену, сына… Зачем ведешь на погибель?