Случается, что виноват сам мастер, но редко. Любой мастер старается сделать бутыль — хоть об дорогу бей.
Конечно, мастера придирчивы до невозможности и требуют идеальную баночку.
Но только не Игнатьев. И все потому, что он умеет делать бутылки, которые от неосторожного прикосновения тут же рассыпаются в прах. Звук при этом такой, будто ножовка сломалась.
Их нельзя трясти. На них даже чихнуть рискованно. Я видел, как их грузят в вагоны: передают по цепи из рук в руки. Спрашивается, кому нужна такая хрупкая посуда? Оказывается, киностудиям. Там их разбивают о головы всяких бандитов. Не станешь же в таких случаях пользоваться обыкновенной бутылкой.
Или, к примеру, на экране гонит баба самогон, деду-дегустатору не понравилось — скандал. Самогонщица хвать об пол бутылью, а ей хоть бы хны. Зритель скажет: так не бывает. Зритель скажет: мне подавай жизненную правду. Вот потому-то киностудии порой и просят посудину, которая может взорваться, если даже на нее ресничка упадет.
В этих случаях заказ получает Игнатьев. Он у нас один на весь завод.
Я к нему долго приглядывался, лисой юлил вокруг да около. Все видел: как он камешки из расплавленного стекла выщипывает, как по-своему мнет стеклянный пузырь, прежде чем сунуть его в форму, и как мох выбирает. Другие мастера берут мох из общей кучи, какой попадется, а он — нет, он нюхает и лицо у него при этом становится вдохновенным… Знает человек то, чего не знают другие — тут уж дело не шуточное. Я тоже пробовал, нюхал — смородиной пахнет. Впрочем, вся куча смородиной пахла, и надо мной подшучивали. Только я нисколечко не поверил в чудодейственную силу мха, разорил гнездо голубя (их у нас под крышей в тепле-то целый птичий базар), так вот, разорил я гнездо и на удивление всем свалял в нем баночку. Да еще какую! Стеклодувы долго ее рассматривали, качали головами, а я ходил довольный собой.
Осадил меня, однако, все тот же Игнатьев.
— Чего радуешься, дурачок, она же не звенит.
Действительно, баночка не звенела, чтоб ей было неладно! Значит, со стеклом что-то произошло. А что произошло — никто не знает. Игнатьев, может, и догадывается, да объяснит ли?
Пробовал я и по-простецки к нему: дескать, будь другом, расскажи, как ты чудеса делаешь. А он тоже по-простецки:
— Черт его знает, получается — и все. Батька говорил: надо душу вкладывать, вот я и вкладываю.
Хитрит, дьявол.
Мастера вообще не любят обмениваться опытом. Не принято. У каждого мастера есть свой маленький секрет, своя профессиональная тайна, он ее потихонечку совершенствует, а чужая ему вроде бы и ни к чему. Верно одно — стекло души требует, а чужая душа — потемки, ничего там не увидишь.