— Счастья мне недостает, мама, счастья, родная моя, хорошая… того счастья, от которого дух захватывает, которое как огнем сжигает всего человека.
Мать молча отступила и набожно перекрестила низко склоненную головку Вари. Она не совсем понимала своим ограниченным разумом неразвитой женщины, что именно случилось с ее девочкой, но инстинктом матери угадывала, что у нее в душе поднялась могучая буря. И ей сделалось страшно за молодое существо, ей близкое и дорогое. Она полжизни своей отдала бы за то, чтобы отодвинуть от дочери ту невидимую, совсем непонятную бурю, присутствие которой, однако, смутно понималось ею.
— Христос над тобой, мое дитятко! — нежно прижимая к себе красивую головку дочери, произнесла Агафья Тихоновна. — Христос над тобой! Все будет по-хорошему, все придет в свое время, как Господь укажет в Своем святом соизволении! Велики милости Его над нами, бедными, сиротливыми, не оставит Он нас до конца!
Молодая девушка подняла голову и в упор взглянула на мать.
— Мама, ты веришь в счастье? — спросила она. — Ты была когда-нибудь совсем-совсем счастлива, так счастлива, как в раю люди счастливы бывают?
Старушка покачала головой.
— Нет, дитятко! Такого полного счастья я не испытала, не судил мне Бог. А верить в счастье я верю, так же как в доходчивость материнской молитвы до неба. Я знаю, что дойдет моя молитва до милосердного Бога и что пошлет Он тебе счастье. А будешь ты счастлива, мне ничего другого и не надо; я твоим счастьем проживу.
Новая роль удалась молодой артистке еще лучше первой. Она выступала на сценических подмостках уже с большей уверенностью, говорила смелее, пела громче и выразительнее. Асенкова чувствовала в себе какой-то необычайный душевный подъем, и чем смелее она была, тем сильнее и быстрее рос ее успех.
Новая пьеса поставлена была быстро, с нескольких репетиций, и все время у Асенковой было занято. Она вся ушла в свою роль и, по шутливому замечанию государя, заглянувшего за кулисы и вызвавшего ее из уборной, даже о нем совершенно забыла.
— Нет, ваше величество, о вас я не забыла! — ответила молодая девушка с такой бойкостью, какой сама удивилась.
— Вот как! — заметил государь, улыбнувшись. — Стало быть, мне было уделено местечко даже рядом с новой ролью?
— Впереди роли, ваше величество! — ответила маленькая кокетка, которой гусарский ментик придавал особую, несвойственную ей по характеру смелость.
— Спасибо, если так, — ответил император, низко кланяясь молоденькой актрисе и всю ее охватывая одним восторженным, горячим взглядом. — В следующий раз я самого строгого и сердитого цензора и критика в театр с собой привезу, — продолжал он, обращаясь разом и к Асенковой, и к стоявшему тут же Гедеонову.