Но в конце концов интерес и к этому эпизоду упал. Только император Николай Павлович в течение нескольких дней ходил особенно пасмурный и угрюмый, да кроткая императрица усерднее и больше обычного молилась по вечерам, отходя ко сну.
С этим же временем совпал и отъезд из Петербурга таинственной гадалки цыганки, которую государь посетил еще раз перед ее отъездом. Незадолго перед тем она исполнила ту миссию, которая, по ее словам, была возложена на нее таинственным великим старцем, скрывавшимся в дебрях Сибири, и с особого разрешения государя вошла в собор Петропавловской крепости одна, в присутствии только коменданта и его помощника. Там она долго молилась у гробницы императора Павла, положила земной поклон перед гробницей императора Петра III и, пройдя молча мимо гробницы императрицы Елизаветы Алексеевны, благоговейно подошла к гробнице ее державного супруга; затем старуха цыганка опустила на эту гробницу горсточку земли, завернутую в кусочек темной восточной ткани.
За день до ее отъезда ее посетил государь, увидавший ее во сне и утром, проснувшись, пожелавший увидеть ее.
Посещение государя не было неожиданностью для странной гадалки. Она с утра не велела никого пускать, и экипаж государя еще не въехал на площадь и не поравнялся с церковью святого Михаила Архистратига, как цыганка торопливо вышла к нему навстречу и стала, ожидая его, на пороге своего небольшого флигеля.
— Я ждала тебя, государь, — сказала она, — именно сегодня ждала тебя. Мне уже давно пора уходить, да нельзя было, не повидавшись с тобою перед уходом.
— Ты уходить собралась? — спросил ее император.
— Да, мне пора, дольше ждать нельзя!.. Не так уже много осталось мне жить на свете, а дела еще много. И путь меня ждет, далекий, трудный путь!..
Цыганка вздохнула.
— Ты уходить собралась? — удивленно повторил император.
— Нет, где уж нам, грешным, уходить! Поеду я по слабости и по ничтожеству своему. Пешком идти был бы подвиг, а нам, грешным, разве подвиги под силу? Подвиги для тех, кто выше стоит, кого Господь праведный над нами поставил. Мы удивляться им можем, преклоняться перед ними, а подражать им даже и мысленно не смеем. Не дано это нам!
— А далек твой путь?
Цыганка подняла голову.
— Да, далек… и далек, и труден. Но зато и награда ждет меня великая. Перед тем как умереть, я вновь увижу великого подвижника, светильник мира, что светит во тьме, и которого по священному слову евангельскому тьма коснуться не может.
Николай Павлович пристально взглянул на сивиллу.
— Ты опять туда, в далекие снега? — произнес он сдержанным голосом, словно ему трудно было произнести страшное слово «Сибирь».