Теперь нужно бежать — и бежать как можно быстрее! Сами монахини за ним не погонятся — даже представить себе эту картину было бы смешно: одна монашка скачет, подобрав подол, по улицам, а за ней с гиканьем и улюлюканьем несутся другие… Стрельцов в монастыре нет. Настасья своим смирным поведением убедила всех, что бежать не собирается. Да и куда бы ей скрыться? А мужчины в женском монастыре — соблазн, потому их убрали почти сразу после водворения новой послушницы.
Так что погоню организуют только утром, когда весть о побеге пленницы дойдет до московского приказа. Очень хорошо.
Теперь задача Севастьяна — оставить как можно больше следов. Он торопливо шел по улицам Москвы, а едва рассвело и открыли ворота, вышел из города и отправился в сторону Костромы. Его хорошо видели, но полагали, что матушка по послушанию послана собирать милостыню.
Далее Севастьян был замечен в нескольких деревнях, где действительно побирался и рассказывал, как от него и ожидали, различные истории о чудесах, о дивных вразумлениях грешников и прочем, и при том много плакал и вздыхал.
Затем, когда следов было оставлено, по мнению Севастьяна, достаточно для того, чтобы посланная за «Настасьей» погоня убедилась: беглянка направляется в Кострому, — юноша резко свернул с большой дороги в лес и там переменил одежду. Под монашеским платьем у него были штаны и старая рубаха, разорванная почти до пупа.
Надеть рваную рубаху придумал Вадим Вершков — его совет, спасибо: при виде этого костюма никому и в голову не придет заподозрить в миловидном юноше переодетую девушку.
Игра с переодеваниями продолжалась. Лесами, распевая песни, которым научил своего крестного отца Иона, Севастьян пробирался к Новгороду. Дорога предстояла неблизкая, но на сердце у него было легко: скоро, совсем скоро обидчики семьи Глебовых будут уничтожены — и ни одному человеку на свете не смогут они больше причинить зла!
* * *
С беспамятным Пафнутием творилось нечто странное. Все были настолько заняты организацией похищения Настасьи, что мало обращали внимания на блаженненького, а между тем стоило бы проследить за ним.
Им овладело непонятное беспокойство. Пока «приключенцы» (так называются игроки, которые отважно отправляются навстречу какой-либо авантюре) ездили в Москву и обихаживали монастырь, Пафнутий остался предоставлен сам себе. Поначалу он бесцельно слонялся по двору, что-то бормоча себе под нос — и даже не всегда замечая, как слова спрыгивают у него с языка. И что это были за слова — он тоже не знал. Бесхозные, безнадзорные словеса. Кого-то он звал, о чем-то просил…