Очевидно, просимого Пафнутий на дворе Флорова дома не обретал, и беспокойство его все усиливалось. Он метался, что-то пытался раскапывать во дворе, то в одном, то в другом месте расковыривая ямки, затем вдруг с размаху садился на землю, обхватывал голову руками, раскачивался из стороны в сторону и подвывал.
Продолжалось такое недолго. Через два дня Пафнутий внезапно исчез. Его не обнаружили ни на конюшне, ни у ворот, где он иногда просиживал часами, глядя в одну точку и безмолвно шевеля губами, ни в комнатах небольшого, но полного закоулков и маленьких кладовок флоровского дома.
Искать блаженного поначалу не стали. Он уже не раз уходил из дома и бродил по улицам — в поисках памяти, как предполагал Лавр. Препятствовать такому человеку — быть может, преграждать путь духовному его деланию, сокровенному и тайному даже для самого делателя. Никогда нельзя до конца понять другого, можно лишь с любовью и благоговением принимать его у себя и помогать совершать земное делание.
Так рассуждал Лавр.
И потому Пафнутий брел себе и брел по дорогам, выискивая взглядом то строение, которое успокоило бы его сердце, — но никак таковое не находя.
Он впал в еще большее смятение, пока вдруг не догадался покинуть Новгород. За городскими стенами сразу успокоилось его душа. Теперь ноги несли его по знакомой дороге, кругом стояли безмолвные деревья — они, казалось, одобряли избранное странником направление. «Там, там ждет тебя утешение, — шелестели листья. — Там тебя встретят… Там обретешь вожделенное…»
Пафнутий вновь начал улыбаться, поначалу робко. Но по мере того, как он все дальше углублялся в лес, огонек надежды в его сердце разгорался.
Наконец он увидел то, к чему так стремилось его естество, — имение с широким, раскинувшимся многими пристройками господским домом посреди сада. Простирая руки к этому дому, как будто только в нем заключалось его спасение, Пафнутий приблизился и упал на колени.
Несколько человек подошло к нему, остановилось. Чей-то голос проговорил незнакомое слово. Пафнутий поднял голову и увидел женское лицо в обрамлении пестрого платка.
— Пафнутий, — проговорило женское лицо.
Странные волны, пробегающие по воздуху, искажали его, голос звучал низко и раскатисто, как гром, величаво простершийся по небу, а губы шевелились не в такт голосу.
— Никак, ты вернулся, глупый Пафнутий! — говорила между тем служанка. — Наша госпожа и ждать тебя позабыла. Ты больше не нужен ей, помнишь? Хорошо, если не изведет она тебя, Пафнутий, потому что у нее теперь другой полюбовник, а ты, глупый раб, больше ей не требуешься!