Колупаев вскочил и одним прыжком приблизился к Эльвэнильдо.
— Слушай, татарин! — зашипел он. — Я тебя сейчас отпускаю. Идешь к Флору в дом. Ни вправо, ни влево не отклоняйся, понял?
— Шаг вправо, шаг влево считается побег, — сказал Харузин. — Прыжок на месте — провокация.
Колупаев ударил его тыльной стороной ладони по губам и тем самым удивительно быстро привел в чувство. Харузин поморгал и обнаружил, что мир опять вошел в четкие границы и перестал расплываться.
— Идешь к Флору домой, — повторил Колупаев, — и говоришь, что я тебя отпустил. Ты меня понял? А по дороге ни с кем не останавливайся.
— Угу, — сказал Эльвэнильдо угрюмо. — Так я могу идти?
— Вот именно, — отозвался Колупаев и тяжело выдохнул. — Устал я от тебя, татарин. После поговорим.
Эльвэнильдо осторожно попятился. Оглянулся. Увидел дверь. Опять посмотрел на приказного дьяка. Тот прикрыл глаза, кивнул. Тогда Эльвэнильдо выбрался на улицу.
Больше всего его поразило в тот миг, что в Новгороде как будто ничего и не произошло. Ходили какие-то люди, на углу склочничали две женщины — из того сорта публики, который у скоморохов именуется «полупочтенным».
А Харузину чудилось, что он провел у злых духов, наподобие троллей, несколько сотен лет. Как это и положено тем, кто по своей неосмотрительности попадает в полые холмы.
А почему, собственно, должно было что-то измениться?
Нет, это в нем самом, в Эльвэнильдо, сдвинулись с прежнего места какие-то пружинки, и теперь весь он дребезжит и странно вздрагивает при каждом движении. И руки ужасно болят. Как будто их ошпарили. А взглянуть на них боязно.
Когда Харузин увидел перед собой дом близнецов, ему сделалось нехорошо.
— Флор! Наташа! — слабо выкрикнул он и ухватился за ворота. Делать этого не следовало: руки не послушались, пальцы соскользнули, и Эльвэнильдо, пошатнувшись, сильно приложился к створкам.
— Вадим! — опять позвал он, чувствуя, как подкашиваются ноги.
Никто не отзывался. Харузин бессильно смотрел на ворота и думал: «Так и подохну здесь, на пороге, если сейчас же не откроют…»
Словно услышав эти мысли, прибежал Флор. Увидев его, лесной эльф улыбнулся, в глубине души надеясь, что улыбка вышла бодрой. Судя по тому, какую физиономию скорчил «медвежонок», бодрость оказалась фальшивой.
— Ну, брат… — протянул Флор, хватая Эльвэнильдо за локоть и втаскивая его за ворота на двор. — Да, досталось тебе… Ты уж извини нас. Кто мог подумать, что так дело обернется!
— Никто, — согласился Эльвэнильдо.
Его увели в дом, уложили в постель. Наталья принесла холодной воды — студить воспаленные руки, а затем удалилась готовить мазь целебную. Что-то на основе нутряного жира выдры и толченых растений, вроде зверобоя, ромашки и прочей смиренной прелести, что произрастает на севере России.