В новом веке Федор сориентировался, окреп и поумнел. Кстати, вернулся из Германии Петруха Кислый и вдруг крупно ссудил лесничего. Вдвоем отстроили они особняк в стиле шале, двух этажей, с конюшней, сауной и огнестрельным тиром, и сдали в аренду московскому коммерческому банку за кошмарные деньги. С доходов господин Кисляк затеял молочный завод, продал его через год концерну «Пармалат» и опять уехал в Германию, далее пришла новость – погиб человек, разбился со скоростью двести километров в час.
В последующие годы братья Свинцы стояли крепко. Старший, Федот, водил собственный трактор, распахивал безумным москвичам их латифундии за твердый гонорар, зимой чистил дороги, а в свободное время, под настроение, заезжал и на личное поле. Если средний, Федор, вдруг выяснял, что столичные плантаторы шалят, что тот или иной забор поставлен незаконно и от государства нагло отрезана лишняя пядь пахотной земли или леса, то трактор Федота приезжал незамедлительно и утюжил все до нулевой отметки, а буде конфликт или скандал – на подмогу являлся младший брат, капитан милиции, участник чеченской кампании, обладатель государственных наград, красной книжечки и пистолета в наплечной лямке.
Вместе с тем три Свинца и в молодости, и в зрелые годы не обнаружили ни настоящего властолюбия, ни тяги к стяжательству. Тут, по всеобщему мнению, причина крылась в фамильной крови, передавшейся от отца по прямой старшему из братовьев. Федот не любил ни денег, ни баб, ни жратвы, ни хоккея с футболом. А любил сесть за рычаги, врубить фрикцион и давануть по прямой, с ревом и грохотом, буравя бугры, руша овраги, вспарывая гусеницами сырую податливую планету, пока не кончится соляр в баке или пока не примчится на уазике председатель колхоза Трифонов по прозвищу Тришка и не остановит авторитетом буйный загул лучшего механизатора.
Председатель дорожил кадрами.
Дом Федота – он же бывший родительский – по традиции был открыт. То есть капитан, прошагав от железной дороги полтора километра перелеском, сунул мизинец в щель калитки, сбросил крючок и свободно прошел на двор, а дверь в избу и вовсе была настежь. При том что замки имелись, и даже два, их не пользовали с момента установки. Вот моя родина, подумал капитан. Все есть, но ничего не работает. Не потому, что плохо сделано, а потому что вроде как без надобности.
Собак Федот не держал – всю свою любовь сосредоточил исключительно на технике.
Свинец вошел, вдохнул запах старого дерева. Поставил в угол рюкзак с подарками. Послушал, как капает вода из крана, как стучат ветхие ходики. Не удержался и по тонко скрипящим половицам прошел в угол, где тридцать лет назад стоял коротконогий топчанчик – на нем он, капитан, спал. Прямо под ходиками. Когда одна гирька опускалась достаточно низко, он, лежа на спине, толкал ее рукой, и она раскачивалась.