Русский человек запросто может прийти к храму часа в два ночи и начать заплетающимся языком молиться, а то и что-то требовать. Один батюшка рассказывал, как к нему в деревенский храм приходили по ночам мужики со своим наболевшим:
— Отец, а какой там Бог есть, кому молиться? Вот жена у меня сволочь, вот надо что-то такое... Какой “сплю”, ты ж поп!
Впрочем, все-таки именно в храм идут, а не к “нервному врачу” и не к участковому...
В первой половине восьмидесятых приехал на Пасху в Тулу. С трудом прошел через обычные тогда кордоны “дружинников”, не пропускавших на службу молодежь. В храме, конечно, было большинство бабушек. Вся окружающая реальность тщилась заключить Церковь в душное, умирающее гетто. Но вот началась служба, и Владыка Герман (Тимофеев) с необычайным подъемом воскликнул: “Христос воскресе!” Вся его манера служить, как и сейчас, несла в себе нечто вселенское, открытое, апостольское. Начали читать Евангелие — на греческом и латинском, на современных европейских языках. И то, что происходило в храме, совсем не было похоже на гетто. Скорее наоборот: именно вовне, среди мрачных дружинников и сдерживаемой ими полупьяной толпы, царили духота, замкнутость, безысходность. Храм же вмещал весь мир, и главное — вмещал радость Воскресения Христова. Ту радость, которая открывает горизонты и сердца.