Надо наконец решиться и сказать Андрейке, Кузьмичу и тете Люсе об уходе.
Отец Михаил, когда я сообщила ему о своем решении, сказал:
— Ты, конечно, права. Но им, я думаю, будет не хватать тебя. Просто сейчас ты еще не понимаешь, что эти люди стали почти родными… Впрочем, делай, как считаешь нужным.
— Но я же не могу всю жизнь быть для них нянькой?
— Конечно, нет. Хотя, возможно, это не так уж и плохо.
— Что?
— Быть для кого-то нянькой. Чувствовать свою необходимость.
— С точки зрения христианства?
— С точки зрения самого обыкновенного, одинокого и отнюдь не совершенного человека.
— Но я же их не бросаю. Я обязательно буду звонить, навещать их…
— Не будешь, — без упрека сказал он.
— Чего твой обормот-то приходил? — недовольно спрашивает бабушка.
— Картину подарил. Вот.
Она недоверчиво разглядывает портрет, качает головой.
— Краски-то извел… И не похожа совсем.
— Не похожа, — соглашаюсь. — Но, понимаешь, Илья меня увидел именно такой.
— Илья твой увидел дуру, которая с ним спать будет! Илья увидел… Все они видят одно и то же.
— Ну, бабуль…
— Что, бабуль! Что, бабуль! А чего ж ему еще надо от тебя? Ведь не жениться же надумал? Чего приходил-то?
— В гости звал.
— Опять?! Ну ни стыда у человека, ни совести. Не вздумай идти. Хватит, находилась. Зашла бы лучше к Олегу, проведала. И, кстати, Сашк, спроси у соседей, когда они ехать собираются, поговори насчет машины.
У соседей застолье. Отмечают закрытие сезона. Тридцатипятилетняя хохотушка-толстушка Ирина и ее громадный грозный муж Роман, уже изрядно поддатые, тут же усаживают меня за стол.
У них гость. Гость рыжеволос, улыбчив, с едва наметившимся брюшком. Он весело-удивленно глядит на меня и протягивает руку. Мы не виделись лет пятнадцать.
Вовка наливает мне водки.
Выпытывает про мою жизнь.
Рассказывает про свою: женат, дочка.
Пьет, курит.
Вспоминает детство, обнимает меня за талию.
Хочет, чтобы я немедленно пошла к нему.
Пьет, курит. Пьет, курит.
Говорит, что всегда любил меня.
Говорит, что любит и теперь.
Пьет, курит. Пьет, курит. Пьет, курит.
Кладет руку на мои колени.
Целует в шею.
Пьет, курит. Пьет, курит. Пьет, курит. Пьет, курит.
Его рвет.
Он засыпает на диване.
Ему снится детство: велосипеды, пруд, смолистые ели, тонкая,
влюбленная в него девчонка…
Я вспоминаю о бабушкиной просьбе.
— Слушай, Ром, довезете бабулю мою до Москвы? А то у нас куча банок, заготовок всяких…
— Да не вопрос! Сашка, ты че, нас не знаешь, что ли?..
Мне наливают снова и снова, я пью и пью. Мне хочется напиться. Чтобы ничего не помнить, ни о чем не жалеть. Чтобы запросто сказать Андрейке, Кузьмичу и тете Люсе, что я ухожу от них. Чтобы признаться себе в том, что все еще люблю Илью.